"Олесь Гончар. Бригантина" - читать интересную книгу автора

листом, они как бы взаимно поддерживать будут, защищать друг друга...
Оказывается, жито - одно из самых устойчивых растений на планете, жита
боится даже осот, в этих условиях оно как раз и очищает землю, с жита тут
все начинается... "Вот где властвует творческий дух человека, - невольно
подумалось Марысе. - И эти люди, что целый край возвращают к жизни, они
тоже - как жито..."
Не все из услышанного Марыся Павловна понимала, далека была ей вся эта
виноградарская технология, но ясно для учительницы было одно: перед нею
мастер, перед нею человек, который сумел оживить эти мертвые, бесплодные
пески, что только и были начинены ржавым металлом войны. И хотя с сыном у
этой женщины не совсем ладно, зато есть в ней иной талант: среди всех
трудностей, среди раскаленных песков умеет выпестовать свой зелененький
саженец!..
Борис Саввич оказался довольно компетентным в делах виноградарских, он
с полуслова все схватывал. Марыся же Павловна чувствовала себя тут ученицей,
наивной или, может, даже смешной, только о жите что-то в могла взять в толк,
остальное же представляла себе довольно смутно. А она, гектарница... "Ох,
если бы мы, педагоги, так умели растить детей, как эта женщина умеет
выращивать свои саженцы!" Капризные, прихотливые, а ее слушаются. Даже из
Алжира присылают ей сюда чубуки, и они здесь у нее проходят закалку. Самый
страшный вредитель - филлоксера, ранее считавшаяся непобедимой, она тоже
пропадает в этом огненном карантине. Ведь все лето здесь огонь, босою ногой
в песок не ступишь, и лишь лоза виноградная каким-то чудом приживляется,
откуда-то соки берет, развивается под Оксаниным присмотром. "Вот так, как мы
саженцы, так вы детей наших берегите", - могла бы эта молодая женщина
сказать сейчас Марысе, и это было бы справедливо. Самое дорогое, что есть у
нее в жизни, - сына единственного отдала она тебе на воспитание, а ты...
Сумеешь ли? Оправдаешь ли материнские надежды?
- Не отдала бы вам его, - сказала задумчиво мать, - да только ведь
школа стонет... И соседки просят: отдай да отдай, Оксана, его в интернат, не
то и наших посводит с ума да с толку собьет. Он же тут для всех камышанских
сорвиголов авторитет.
- Чем же он этот авторитет завоевал? - спросил воспитатель.
- А тем, что верный товарищ. Хоть ты его убей, не выдаст, скорее даже
на себя вину возьмет... И меньшого ударить не даст, напротив, заступится за
него. Если уж так, мол, руки чешутся кого-то ударить - бей меня, я крепче,
выдержу. Сам он ничего не боится, просто бесстрашный какой-то! Наверное, в
деда пошел...
Все время Марысю так и подмывало узнать еще одно - сокровеннейшее: от
кого же дитя, из какой любви? И когда наконец отважилась спросить, то и это
женщина восприняла естественно, даже не смутившись, видно, не было ей чего
стыдиться в своем прошлом.
- Кое-кто считает, Оксана, мол, легкомысленная, она за свободную
любовь, безбрачно с женатым сошлась. - Говоря это, женщина смотрела куда-то
вдаль, словно обращалась к маревам, что уже срывались, струились чуть
заметно у горизонта. - Может, оттого дитя у нее такое отчаянное, что ему,
дескать, тоже только свободу дай... Не отрицаю - безбрачное, беззагсовое, но
ведь я же по любви сошлась! - воскликнула она тихо. - Не заглядывала ему в
паспорт, на зарплату его не зарилась - полюбила, и все. Потом уже
советовали, чтобы на алименты подавала, но я решила: нет, и так обойдусь.