"Юрий Гончаров. Теперь-безымянные " - читать интересную книгу автора

автоматическое перо, которым он легко и бесшумно скользил по страницам, было
своеобразным уникумом. Эггер гордился и дорожил им, как никакой другой вещью
из своего дорожного багажа. Это перо сопутствовало ему во всех его
корреспондентских поездках по фронтам, оно заносило на бумагу слова фюрера и
главнейших в государстве лиц, сообщения видных военных руководителей и
прославленных своими победами полководцев. Эггер таил в себе честолюбивую
мысль, что когда-нибудь впоследствии, когда будет учрежден музей военной
журналистики, как признание неоспоримых заслуг немецкой печати в организации
военных достижений государства, этому его потрудившемуся перу будет
предоставлено право заслуженно занять там место среди других почетных
экспонатов.
Выйдя от генерала, Эггер не пожелал отдыхать, чувствуя свои силы после
генеральского вина и кофе на самом высоком подъеме, а сразу же в
сопровождении специально прикомандированной к нему охраны отправился в
длительную экскурсию по городу, чтобы ознакомиться с достопримечательностями
уже как можно подробней и обстоятельней. Он с удовольствием поместился в
коляску на пружинное сиденье одного из двух мощных мотоциклов с турельными
пулеметами, гордый своей приобщенностью к окружающему его суровому миру
войны, миру сильных людей в стальных шлемах и грубом военном обмундировании.
С детства воображение, Эггера было пленено поэзией Киплинга: жизнь
знаменитого англичанина, отдавшего свой талант романтике войны и солдатского
подвига, манила Эггера как увлекательный пример, как высокий образец, и
всякий раз, посещая фронт, Эггер не мог удержаться от того, чтобы не
поволновать приятно мысленными сравнениями свое тщеславие...
Стрельба вокруг города притихла - это было как раз то время, когда бой
за овладение больницей закончился, а атака на южную окраину еще не
начиналась.
В осматривании поверженных русских городов у Эггера был свой
разработанный метод. Вначале журналиста медленно провезли по центральной
улице с расположенным на ней театром, про который в припасенных Эггером
сведениях говорилось, что он основан сто сорок лет назад и что в нем играл
приезжавший на гастроли известный у русских актер Мочалов. И Эггер,
разглядывая дореволюционные строения и дома, воздвигнутые в недавние годы, с
удовлетворением отметил, что в сопоставлениях можно отыскать подходящий
материал для обвинения большевиков в утрате прежней культуры, в упадке
архитектурного искусства, в приверженности к тому стилю, который немецкие
газеты получили указание называть наглядным выражением внутренних принципов
созданного большевиками общества, "казенно-казарменным" стилем
"еврейско-комиссарской" эпохи.
Потом Эггер приказал отвезти себя к городской тюрьме и очень
обрадовался, увидев неподалеку от нее монумент, изображающий человека в
шинели. Он сфотографировал монумент и тюрьму, совместив их в одном кадре
так, чтобы это выглядело неким символом отношений между советским
правительством и народом. Половина тюремного здания была разрушена, от груды
кирпичей с торчащими в разные стороны балками тянуло трупным смрадом, как,
впрочем, и от многих других обрушенных зданий. Эггер записал в блокнот, что
НКВД бесчеловечно взорвало тюрьму вместе со всеми находившимися в ней
людьми, чтобы только не оставлять недовольных советским режимом арестантов
немецким частям. Обвал обнажил внутренние стены нескольких камер;
взобравшись на кирпичи, Эггер поискал, нет ли на стенах каких-либо надписей,