"Юрий Гончаров. В сорок первом (из 1-го тома Избранных произведений)" - читать интересную книгу автора

вчерашние уголья, то ли разгорался новый огонь.
Заметно ж поубавился, истаял студенческий отряд! И половины не осталось
от тех, что приехали месяц назад. Было за сотню, а сейчас - человек
тридцать. Судить сбежавших не поднималась, однако, рука: работа студентам
была непривычная, тяжелая, погода не радовала: днем - мокли в поле, ночью -
стыли в фанерной будке и соломенных куренях, одежда и обувка оказались у
студентов совсем не по сезону - все почему-то приехали в летних сандалетах,
туфельках. К тому же вести каждый день шли тревожные и гнали домой, назад к
лапам и мамам, кормились студенты тоже непривычно для себя, тем, что сами же
готовили на костре. А поварское умение их было невелико, хватало его только
на вареную картошку, кашу да крупяной суп. Эти, что остались до сих пор,
исцарапанные колкой стерней, в грязной одежде, с мелким соломенным сором в
волосах, весь срок не мывшиеся в бане, видать, были самые совестливые, самые
трудяги, поэтому Антонина чувствовала к ним особую любовь, каждый день
отпускала им мясо, зная, что без мяса у человека и сил для тяжелой работы
нет.
Она ехала только покормить студентов, помня, что и картошка, и хлеб у
них уже на исходе, да сказать, чтоб, поевши, собирались, шли в деревню, а
там и дальше - на райцентр, к станции. Так она решила еще ночью, когда
обдумывала дела предстоящего дня.
Но пока она ехала, чувство хозяина пересилило в ней. Снопов на поле, не
сложенных в скирды, оставалось совсем немного. Если их не собрать, бросить
так - пропадут зазря, погниют, сопреют. Нижние снопы в крестцах уже начали
преть, теряя спелый желтый цвет; зерно в колосьях, вбитых дождями в рыхлую
почву пашни, уже прорастало тонкой зеленой травкой.
Стояла тишина, поля как бы нежились в умиротворенной осенней дреме,
глухой гром не ворочался за холмами, не гудели самолеты... Работы осталось
на день, прикидывала Антонина, а если поднажать, не пожалеть пота - то и к
обеду можно кончить...
И, сворачивая с полевой дороги к стану, она решила не говорить
студентам ни про ночной грохот на шоссе и отходящие наши войска, артиллерию,
покинувшую свои позиции, ни про близость фронта, ни про тревогу на деревне
ото всего этого. Очень жалко было ей хлеб, не сам по себе он вырос, не
даровым подарком, - в нем были труд и пот деревенских мужчин, где-то сейчас
воевавших, чтобы не пустить врагов на эти поля, к этому взращенному ими
хлебу, эмтээсовских трактористов, эмтээсовских дизелей и машин, тоже
потрудившихся тут во всю мощь своих железных мускулов.
Завидя бричку, парни оставили свою физкультуру, бегом бросились
навстречу с нарочито преувеличенными радостными кликами, завопили еще
громче, увидя обилие привезенных продуктов, выхватили пару капустных кочанов
и, прыгая вокруг двигавшейся брички, стали кидать их друг другу, как
футбольные мячи. Антонины парни-студенты не боялись, она была для них как бы
не начальница, могли с ней и пошутить, и поострословить, и подурачиться у
нее на глазах, вот как сейчас. Сникали они только перед своим институтским
преподавателем, что был к ним приставлен, чтоб держать их в дисциплине и
порядке. Звали его, как и секретаря райкома, Николаем Ивановичем, был он
совсем старичок, щупленький, в кривеньких очочках.
По беготне ребят и азартным их лицам Антонина поняла, что настроение на
студенческом стане не хуже вчерашнего, ночные события студентам неизвестны,
деревенская тревога сюда еще не дошла. Возле полевой кухни - самодельного