"Юрий Гончаров. В сорок первом (из 1-го тома Избранных произведений)" - читать интересную книгу автора

стола, сбитого из неструганых досок, с горкой мытых, перевернутых кверху
дном мисок, - бричку окружили девушки, дежурные по стряпне, стали
вытаскивать мешок с картошкой. Мешок оказался им не по силам; подскочили
ребята - помогать; девичьи, ребячьи лица замелькали в глазах Антонины.
В лица Антонина знала уже всех, и ребят, и девушек, а вот имена слабо
держались в ее памяти, путались, вероятно, потому, что были они самые
простые, обычные: Коля, Саша, Валя, Нина, Лена, Наташа, опять Валя, опять
Нина, Наташа, Лена, Валя... Одну лишь повариху, потому что она была
поварихой с самого начала и часто разговаривала с Антониной о продуктах, она
знала твердо: Тамара Маленькая, пухловатенькая, этакий почти шарик в
зеленом, ворсистом лыжном костюме...
Ребят Антонина различала лучше, их было меньше девушек и каждый чем-то
выделялся - или наружностью, или поведением, особливостью своего характера.
Вот тот, что первым выхватил из брички кочан капусты и подкинул его, как
мяч, длиннорукий, худой, с длинной шеей, в пиджачишке с драными локтями, -
Федя Лободин. Чернявый, как грач, в широких клешах и белых спортсменках, из
которых уже торчат пальцы ног, - Игорь. Рыженький, белоглазый, с хохолком на
макушке, смешно похожий на петушка, - Леша. Товарищи называют его еще
Архимед - за постоянное стремление все подряд чинить и получше прилаживать.
На будке фанерная дверь не держалась на месте, хлопала от ветра, - он к ней
тут же приспособил пружину; топор с топорища срывался - он железку
подходящую отыскал, забил в топорище клином. Умываться не из чего было,
кружками в бочку лазили и друг другу на ладони поливали; Леша и тут
сообразил: подвесил на веревках старую лейку с длинным носиком; чуть
коснулся, наклонил ее - и уже течет струйка в подставленную горсть, не надо
никого звать для услуги.
Голоса, голоса, как щебет, сорочий грай, вперебой звучали на стане
вокруг Антонины.
- Воду, воду поберегите, другим не останется!
- Кто мои тапки стырил, признавайтесь? Вот здесь, у костра сушились...
Архимед, это ты их отшвырнул?
- Лена! Ленка! Да Ленка же! Потом кудри накрутишь, иди картошку чисть!
- Здравствуй, милая картошка, пионеров идеал...
- Этих дров не хватит. Мальчики, ну-ка, топорик в руки, расколите-ка
эту чурочку...
- Ой, девочки, я думала - умру! Нинка вернулась и впотьмах с размаху -
бряк! Думала, это ее место. Да прям на Симочку. А та как взвизгнет, со сна
не поймет ничего...
- Лопать как хочется! Девочки, вы поскорей там кухарьте, терпеть уж нет
сил!
Подошел начальник студентов Николай Иванович. Антонина помнила, каким
он приехал чистеньким: белая сорочка с галстуком, запонками, брюки глаженые,
со складочкой. За три с лишним недели весь городской лоск с него слинял.
Рубашка с галстуком лежала грязной в чемодане, складки бесследно исчезли в
брюк. Как большинство, Николай Иванович с головы до ног был в мелкой
соломенной трухе. Он заметно осунулся, на небритом лице его с длинным носом
прибавилось морщин. Все его внутреннее состояние отчетливо выступало наружу:
в сутулости плеч, в небритом исхудалом лице так и виделось, как он устал от
работы и ночевок в поле, как ему это совсем непривычно, не по годам, не по
здоровью, какая это для него изнурительная тягота - начальствование над