"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

ошеломленный Атанассиадис.
- Успокойся, старый Паликар, мы с сестрой не такие уж принцессы, как ты
думаешь, - сказала любовница Карсонака, легко переходившая на фамильярный
тон.
- Ну, раз так, я разбиваю три яйца... Господин Атанассиадис,
посмотрите, как я рублю анчоусы... не слишком крупно и не слишком мелко...
Сейчас я открою вам мой секрет: надо чуточку поджарить их... Это тмин, не
так ли?.. Что ж, положим щепотку тмина.
- Ох, сударыни! Сударыни! - продолжал стонать Атанассиадис.
- А ну, старый Паликар, не мешай нам работать! - сказала сестра
актрисы.
- Внимание, господин Атанассиадис... Посмотрите, как я переворачиваю
ее... раз, два, три... готово! Ну, что? Видите, как она подрумянилась снизу,
как пышна сверху?.. А теперь, Мария, давай накрывать на стол.
И среди порханья и щебета птиц, встревоженных необычным шумом,
движением и сутолокой импровизированного пиршества, сестры, отпуская шуточки
театральных субреток, начали прислуживать старику, который, сопротивляясь
все слабее, наконец покорился чарам молодой жизнерадостности двух женщин,
явившихся на часок-другой разделить с ним его старческое уединение.
- Ну как, господин Атанассиадис, вкусно? Довольны вы своей поварихой? -
сияя детской радостью, спрашивала Фостен. - А теперь - второе блюдо...
оливки... О, да они отличные, - сказала она, съев две или три штуки. -
Попробуй, Малышка.
- Благодарю, для этого я слишком плотоядное существо!
- Хозяин откушал... Теперь нас ждет десерт!
И Фостен с присущим ей изяществом мгновенно очистила столик от всего,
что на нем было.
- Что ж, - вздохнул старый Атанассиадис, берясь снова за своего
Еврипида и ощущая то приятное изнеможение, какое в старости бывает
следствием счастья, - все мое знание древнегреческого я постараюсь,
сударыни, передать вам!
- А твой кучер, Жюльетта?
- Я совсем забыла о нем... Сделай одолжение, спустись вниз... Пусть он
пообедает в первом попавшемся кабачке и возвращается сюда.
Когда сестра снова поднялась наверх, трагическая актриса сидела,
опершись локтями на слегка расставленные колени, сжав ладонями свое
прекрасное выразительное лицо и как бы впитывая созвучия, вылетавшие из уст
старого грека. Время от времени она вставала и, сделав Атанассиадису знак
продолжать, принималась ходить по комнате, жестами сопровождая стих, который
ей помогало понять брошенное на ходу слово французского перевода; потом
снова садилась.
А старый Атанассиадис, дойдя до того места, где Федра предъявляет
пасынку последнее обвинение, начал рисовать перед своими слушательницами - и
притом с тонкостью, удивившей Фостен, - эту роковую фигуру, гораздо более
значительную, более человечную, более естественную в своем желании отомстить
за поруганную любовь, нежели та условно и театрально привлекательная
женщина, которую изобразил придворный поэт Людовика XIV; и вот истолкователь
возбудил у современной актрисы желание испробовать новые интонации в этой
помолодевшей, обновленной, исторически понятой роли.
Чтение трагедии окончилось. Было восемь часов вечера.