"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

VIII

В десять часов, когда Фостен приехала к Карсонаку, обед был еще далеко
не кончен. Снимая в прихожей накидку, она услышала громкие голоса и, войдя в
столовую, увидела сестру: с разгоревшимся от гнева и от шамбертена лицом,
выпрямившись во весь рост и опираясь обеими руками о стол, та кричала своему
любовнику через головы двадцати пяти гостей:
- Старый рогоносец!
Потом женщина взмахнула руками, и нервная дрожь охватила все ее тело.
Приятельницы - целый батальон во главе с Брюхатой - схватили ее под
мышки и утащили в туалетную комнату, откуда в продолжение нескольких минут
слышались возгласы: "Свинья!" - чередовавшиеся с глухими всхлипываниями, за
которыми, наконец, последовали слезы, поток слез.
- Лилетта, что тут случилось? - спросила Фостен, улучив момент, когда
девушка проходила мимо нее, собираясь присоединиться к подругам.
- Что? Да то, что всегда... За первым блюдом Щедрая Душа была чертовски
весела, за вторым она с истерическим возбуждением посматривала на всех
мужчин... перед десертом поссорилась с Карсонаком... а за десертом начались
слезы и рыдания... обычный ход событий!
Карсонак, молча, бесстрастно, с побледневшим жирным лицом, глотал,
уткнувшись в тарелку, свою ярость и свой позор. Потом встал и в
сопровождении нескольких близких друзей, принадлежавших к избранному
мужскому обществу его круга, проследовал в свой кабинет.
В большой, совершенно пустой, но освещенной a giorno {Ярко (итал.).}
гостиной не было никого, кроме одной женщины и двух молоденьких девушек,
почти девочек, которые попали сюда в силу своеобразия светских отношений в
Париже и которых эта женщина увела из столовой, чтобы уберечь их слух от
бранных слов. Сумасбродная, но вполне порядочная, она стояла сейчас на
большом круглом диване и занимала своих юных подружек тем, что вдруг со
всего размаха падала навзничь, вскрикивая, как актриса, умирающая в пятом
акте.
Несколько мужчин из числа обычных статистов званых обедов продолжали
спокойно сидеть за столом и разговаривали, спрыскивая беседу вином.
Крупье из Монако рассуждал с дирижером оркестра, мужем Брюхатой, о
трудности разведения скворцов. Врач с Гомбургских вод, молчаливый, как
дипломат, каждые десять минут наливал себе рюмку, попутно наливая и своему
соседу - актеру. Помешанный на духах, тот пил, уткнувшись носом в воротник
фрака, где были у него зашиты палочки ванили. Высокий, бесцветный молодой
человек, чье положение в обществе определялось выгодными знакомствами,
перечислял семейные добродетели жен своих знакомых какому-то композитору с
растрепанным хохолком, напустившему на себя безумный вид. Венский
антрепренер болтал с матерью некоей танцовщицы - единственной женщиной, еще
оставшейся в столовой среди мужчин. Она получила прозвище Гербовая Марка за
фразу, которая немедленно слетала с ее языка, как только какой-нибудь
завсегдатай Оперы чересчур усердно прижимался к ее дочери в танцевальной
зале.
- Прекратите, пожалуйста, господин маркиз!.. - неизменно говорила
она. - У меня как раз есть при себе гербовая марка.
Некий скандинав, который воображал, что написал пьесу на французском
языке и у которого все было разборное - трость, бинокль, портсигар, -