"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

снова отдаться молодым, свободным, взбалмошным увлечениям прежних дней, а
потом приносить на сцену отражение радостей и печалей этой лихорадочной,
вновь забившей ключом жизни.

XIII

В полумраке сцены виднелся на заднем плане Трезенский дворец дорической
архитектуры, созданный театральным декоратором. Из-за кулис выходили в
туниках, хламидах и паллиумах с широкими тяжелыми, складками женщины и
мужчины, говорившие нараспев и воспроизводившие смелые жесты героев умерших
поколений. Казалось, это тени древних греков завладели в бледном свете дня
подмостками театра и произносят звучные торжественные строфы, немного
странные для слуха людей XIX века. Тут была Федра, жена Тезея, дочь Миноса и
Пасифаи, в своей звездной тунике и с золотой повязкой на голове; был
Ипполит, сын Тезея и Антиопы, царицы амазонок, облаченный в звериную шкуру и
точно такой, как на картине Герена; была Арисия, афинская царевна; был
старый Терамен, наставник Ипполита, в темном своем плаще; была Энона,
кормилица и наперсница Федры; были также Исмена и Панопа.
И вот в скудно освещенной, унылой и пустой зале, где сидело во мраке не
более тридцати человек, зазвучали, чередуясь с волнующей пантомимой,
александрийские стихи, зашелестели развевающиеся одежды и потекло
величественное действо благородной трагедии; все это очень походило на ту
античность, какой ее воспроизводит какая-нибудь картина, удостоенная Римской
премии и выставленная для обозрения в полутемном подвале, дрожащем от
грохота фиакров.
А в маленькой афише, висевшей в коридорчике актерского фойе, это
называлось "репетицией в костюмах" - последней репетицией "Федры".
После пятого акта все мужчины и женщины, занятые в трагедии, вприпрыжку
выбежали из залы и рассыпались по всему театру, радостно оживленные, болтая
друг с другом, размахивая руками и еще сохраняя в своей жестикуляции что-то
от недавней игры.
Фостен прошла в актерское фойе, и здесь, при ярком дневном освещении,
греческая царица полушутя-полусерьезно устроила сцену старому художнику,
человеку весьма одаренному и своему большому другу, который любезно сказал
ей еще тогда, когда она только принималась за роль Федры: "Вашим костюмом
займусь я сам - сам нарисую его, сам скрою, сам сделаю!" И вот после
продолжительных совещаний вдвоем в кабинете эстампов; после того, как они
остановились на одном из трех эскизов, нарисованных художником акварелью;
после того, как вместе наблюдали за выполнением костюма театральным
костюмером, - этот костюм, тысячу раз примеренный, исправленный и
переделанный, тот самый костюм, который актриса до сих пор находила
прелестным, сегодня вдруг показался ей ужасным.
- Ты только посмотри, мой старый зверюга, ведь он мне не идет, ну ни
капельки не идет... неужели он может тебе нравиться? Ведь это же плоско, как
доска... да еще в морщинах.
- Детка моя, но ведь это туника, понимаете - туника!.. И вспомните - я
ее сделал в точности по тому барельефу, который мы смотрели вместе с вами,
по барельефу с виллы Боргезе.
- С виллы Боргезе, с виллы Боргезе... Да ведь тогда еще не носили юбок,
а теперь мы их носим - в том-то и закавыка!.. Не могу же я, мой старый