"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

- Ага, не говорил ли я вам утром, что у вас ничего нет, что вечером вы
будете играть? Бегу с этой доброй вестью в театр.
После врача явился старый художник, "ретушер" костюмов актрисы, который
дал ей слово лично проверить исправления, сделанные в костюме Федры.
И пока Фостен, вместе с художником и костюмером, примеряла в маленькой
гостиной, где снова открыли окна навстречу солнцу, свой переделанный и
исправленный костюм, Щедрая Душа незаметно вышла, успев бросить встреченной
ею на лестнице несчастной, растерянной Генего:
- Будет играть!
Затем пришел дантист, чтобы освежить эмаль зубов, маникюрша -
отполировать перламутр ногтей, и т. д. и т. д. Словом, надо было проделать
целый ряд мелких и тайных манипуляций, с помощью которых перед первым
представлением фабрикуется омоложение, перерождение лица и тела, ибо актер и
актриса в этот торжественный день хотят совершенно "обновиться".
В лихорадочной спешке, среди всех этих небольших, но важных дел и
забот, навязчивая идея, владевшая Фостен все утро, понемногу улетучилась, и
теперь она была только актрисой, всецело занятой мыслью о предстоящем
вечернем спектакле и настолько далекой от вчерашнего приключения, что за
четверть часа до обеда ее можно было застать за партией в безик с маленьким
Люзи в той самой гостиной, где она умирала от стыда и горя всего несколько
часов назад.
В разгаре партии, когда она сидела еще не причесанная, с пробором
набоку, чтобы дать отдых волосам, доложили о приезде страстной поклонницы
Фостен - старой герцогини де Тайебур, которая принесла ей на счастье перед
спектаклем кусочек какой-то древней семейной реликвии, а кроме того, баночку
румян - изделие вдовы Мартен за девяносто шесть ливров, найденное в
шкафчике, не отпиравшемся со времен первой революции.
Актриса вдруг развеселилась, ей захотелось паясничать, шуметь. Выскочив
из-за карточного стола, она крикнула "гоп!", копируя Ориоля, чуть не
перепрыгнула через своего партнера, а потом, остановившись у дверей большой
гостиной, но еще не открывая ее, эта изменчивая и взбалмошная женщина
внезапно обернулась с самым величественным видом и проговорила:
- Ну, а теперь перейдем к роли царицы!
В четыре часа Фостен съела легкий обед, какой ей всегда подавали в дни
спектаклей: яйцо в бульоне, дюжину остендских устриц, фрукты.
- Ах, это мне ничуть не поможет, - пробормотала она про себя после
обеда, на минуту протянув к камину руки, которые вот уж три или четыре дня
были у нее холодны как лед. - У меня ведь всегда так, пока я не сыграю
первый акт... а потом они станут даже чересчур горячи.
В пять часов она села в экипаж и поехала, как обычно, на Елисейские
поля; во время этих часовых прогулок в сумерках, наедине с собой, она иногда
находила свои лучшие сценические эффекты.
В шесть часов она уже входила во Французский театр, как обыкновенно
делала и в Одеоне, чтобы иметь в запасе два часа и прорепетировать еще раз с
суфлером в своей уборной.
Но, проработав час, она бросилась на кушетку и, закрыв глаза, застыла в
полной, почти пугающей неподвижности, чтобы дать абсолютный отдых своему
организму, отдых, который позволил бы ей сыграть в полную силу ее
сценических возможностей.