"Фридрих Горенштейн. Ступени (Повесть)" - читать интересную книгу автора

монашка, едва посмотрев на него, быстро отошла, крестясь. Пение смолкло, и
началась проповедь. Старичок в парчовой одежде стоял у края помоста и,
скрестив руки на груди, говорил что-то. Юрий Дмитриевич начал
прислушиваться.
- Сила затаенных обид очень велика и живуча и лишь в молитве излита
может быть полностью. Но все ли умеют молиться? Некоторые даже обижаются:
вот я молился, просил у Господа, а он меня не услышал, и молитва не помогла.
Молитва должна быть от самой души, и если в тот момент молящийся таит в себе
хоть каплю корысти или озлобления, Господь не услышит его...
Далее старичок начал повторяться, говорить монотонно, как нудный
лектор, скучные истины. Юрий Дмитриевич перестал его слушать. Он с
удивлением смотрел на девушку, лежавшую ранее на каменном полу. Было ей лет
двадцать восемь, одета она была в ситцевую кофточку, из-под которой на груди
виднелся косячок кружевной рубашки. На шее был крестик и дешевые
бусы-стекляшки, а в руке цветок, несколько примятый и увядший. Лицо у нее
было, пожалуй, на первый взгляд некрасивым, но, приглядевшись, Юрий
Дмитриевич почувствовал, что в лице ее, так же как и в фигуре, есть что-то
пока не разбуженное, но привлекательное и обещающее. Удивляла же его главным
образом та детская непосредственность, та сосредоточенность и вера, с
которой девушка слушала нудные и маловыразительные слова проповеди,
становясь изредка даже на цыпочки и боясь пропустить хоть слово. Это было
особенно заметно потому, что вокруг праздная публика зевала, оглядывалась и
перешептывалась, некоторые же проталкивались к выходу. После того как
смолкло пение и началась проповедь, толпа заметно поредела.
- Своими молитвами и добрыми делами вы боретесь за мир во всем мире, -
говорил проповедник, - и, хорошо трудясь на отведенном каждому из вас
поприще, вы совершаете богоугодное дело во имя мира на земле, против войны и
во славу нашего правительства.
- Молодец батя, - сказал какой-то гражданин в тенниске, - сознательный.
Полезное дело совершает...
Потом снова запел хор, и верующие вновь опустились, образовав в толпе
провалы. Опустившись, девушка подобрала под себя, прижала к животу колени, и
стали видны стоптанные подошвы ее босоножек. Хор гремел все громче, трещали
свечи, колебались парчовые занавесы, поблескивало золото икон, и девушка
молилась все горячее, все неистовее, с просветленным, счастливым лицом. А
Юрий Дмитриевич стоял поблекший и потухший, и то, что случилось с ним на
ступенях, вызывало теперь лишь злобную иронию и стыд. Но вдруг произошел
эпизод крайне неожиданный, о котором позднее многие говорили и слухи о
котором до сего времени ходят в тех местах, приобретая всевозможные
фантастические оттенки.
В то самое мгновение, когда на хорах запели, в глубине собора, там, где
в полумраке мерцали иконы, возник неясно силуэт обнаженного тела. Силуэт
медленно поплыл вдоль стены, правая рука его была поднята, словно он
благословлял всех. Страшная тягостная тишина воцарилась в соборе, слышно
было лишь, как трещали свечи да кто-то тяжело, со всхлипом, дышал.
Напряженная тишина длилась минуты две, а потом гривастый молодой человек в
облачении, стоявший рядом со старичком, читавшим проповедь, завопил:
- Кондратий! Кондратий, хватай его... В милицию, в милицию звонить...
Кондратий - плечистый молодец в монашеской рясе - кинулся к силуэту,
который начал плавно скользить в сторону. Завопила какая-то старуха, что-то