"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

Если бы Гэвин не боялся выпустить из рук древко, все могло бы кончиться
куда быстрее, одним броском копья, но решиться на это было все-таки свыше
его сил; потому-то его и успело зацепить, и еще потому, что его слишком
держали янтарные очи, которые ОНИ сохраняли до самого конца.
- Я что говорю, - сказал Гэвин, - странно это: обычное же копье, сколь
раз отец с ним ходил в Летний Путь... Эх. - Он помял плечо. - Ну, волшебное.
Неужто я магии не видел? Но дерево... это... Что это значило, а, волк?
Волк смеялся (так казалось Гэвину). А на деле он просто улыбался. Ему
было тепло и интересно смотреть на огонь, и бок больше не болел. Несколько
мгновений он смотрел на огонь, а потом повернул голову к лесу.
- Наверно, ты понимаешь, - чуть дрогнувшим обидой голосом сказал
Гэвин. - Это понимают звери, и лиственницы, и камни. А я нет. Я всего лишь
человек.
А волк был всего лишь волк; и он тоже потерял что-то, как Гэвин потерял
в себе зверя, понимающего слова Мира, не задумываясь о них. Поэтому волк
думал о лесе, который ждал его. Приближалась ночь, и на крик сороки,
возвратившейся спать в лес из деревни, он насторожил уши. Было время, когда
Гэвин чуть нечаянно не сделал из него собаку; почти уже сделал - но теперь
это был истинный волк, и собакой он не смог бы стать, если б и захотел.
Никогда в его жизни не было службы и преданности; дружба - да, но дружба
ведь совсем иное, хотя кто знает, что об этом думают собаки и волки, и
думают ли вообще.
Общая охота была закончена, и среди деревьев сгущались сумерки. "Что ж,
человек, мне пора", - так можно было бы перевести движение, которым волк
шевельнул хвостом, а потом вытянул его, неторопливо поднимаясь,
горизонтально над землей и сам весь тоже словно вытянулся, становясь на
глазах почти в полтора раза длиннее. Все еще в неуклюжих лохмах, по-молодому
нескладный, он все-таки был красив - бесконечно красив, как красиво все, что
на своем месте и соответствует собственной сути. Во всяком случае, все живое
и сущее здесь, на Земле. О мертвых и несуществующих ближе к ночи не будем
говорить.
- А хорошо, что я тогда не снял с тебя шкуру, - сказал Гэвин.
Волк шевельнул ушами на его голос, провожая взглядом еще одну сороку,
возвращавшуюся из деревни, и скользнул в сумерки. К утру он не вернулся, да
Гэвин и не ожидал, что вернется. Должна была произойти еще одна их встреча,
чтоб они поняли наконец, кем стали друг для друга; но встреча эта суждена
была не там и не тогда.
Путь Гэвина домой оказался неблизким, и вел он через фьорды, забитые
льдом, и несколько людских селений, где слова о случившемся к западу от них
разлетались уже, как испуганные птицы, и там Гэвин услыхал о Зиме Оборотней
и впервые понял, что мог бы угодить в скелу, которая бы ему не очень
понравилась. Но в этих самых местах к западу испокон веков бывали странные
вещи, и потому людей вести о них не удивляли настолько, как случись они где
поблизости, и занимали не больше, чем слова об Охоте на Сребророгого Оленя,
которая была достаточно близко отсюда и для вестей о которой находились и
уши, и рты. В толках о том, кому достанутся рога и кому отдаст отец
Ивелорн-гордячку, была для людей отрада, как и в том, что оборотни завелись
не в их округе, и в том, что охотники не из их округи гневят Хозяйку Леса;
Гэвин, который мог позволить себе не одобрять дела кого-то из рода Гэвиров,
но никому другому, некоторое число раз ввязывался в ссоры по пути и, узнав