"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

просто певцом, а побратимом. Такой уж был Гэвин - он многое себе позволял не
как у других. Если Йиррина он этим так и не испортил и тот не стал лезть
вперед сыновей именитых домов там, где ему бы полагалось стоять позади,
заслуга тут Йирринова, а не его.
И со свадьбою Кетиль было вот точно так же. Ведь Йиррин только в шутку
стал воспевать Кетиль, дочь Гэвира, появившись здесь; была она тогда совсем
девочкой, как и сейчас, - шаловливой и хорошенькой, рыжекудрым рысенком с
зелено-прозрачными глазами, и начинала уже строить из себя взрослую, требуя
эти песни, как дань, - певцу так именно и положено воспевать женщин из дома
своего вождя, конечно, ежели талант его годится для песен о женской красоте.
Йиррин выход нашел легко: его песни были такие, как надо, а все-таки с
улыбкой - он и подыгрывал капризной девчушке-подростку, и посмеивался над
ней, да и над собой заодно. И это именно Гэвин, правда тоже в шутку, стал
заговаривать о том, что для такого друга, как Йиррин, мол, ему ничего не
жалко, даже собственной сестры в жены. Словно он проверял, сколько еще люди
ему спустят. А люди спускали: Йиррин был славный парень, а Гэвин был Гэвин,
и к тому же никто по-настоящему не мог поверить, что когда-нибудь Гэвин это
скажет всерьез.
Йиррин тоже в это не верил. Он-то всегда помнил, что он здесь чужак и
даже дома, куда можно ввести жену, у него нет, и слишком легкий был человек,
чтоб об этом горевать. Но Кетиль росла; и Йиррин попался в сеть своих
собственных песен, как с певцами это случается. В его поэтических
ухаживаниях игры становилось все меньше, а в словах Гэвина насчет свадьбы
доля шутки все убывала, а доля решения росла. Этою весной его слова звучали
уже почти всерьез. А вот Йиррин, правда, никогда не переставал подшучивать и
над собою, и над Кетиль тоже. Одно время она поэтому даже полагала, что сын
Ранзи в ней все еще продолжает видеть лишь ребенка, и заставила его за это
поплатиться с той жестокостью, которая в ней была. Тогда-то Йиррин и сложил
о ней песню "Три сойки", где рассказано, как спорят сойки между собою и две
насмехаются над Кетиль, а третья восхваляет ее, и выходит из этого драка, в
которой худо приходится сойке-восхвалительнице, и, ощипанной и ободранной,
едва удается ей удрать, а в конце рассказчик относит ее судьбу к своей: мол,
вот и я, как
эта сойка,
все хвалю,
коли уж начал,
и боюсь,
за это тоже
без хвоста меня
оставят!

Песни-споры здесь сочиняли с давних пор, а вот соединить в одну песню
хвалебную - скойлту - и насмешливую - кялгью - еще никто не пробовал, и с
тех пор такие вот песни зовут йирриновыми. По сравнению с Гэвином, Йиррин
почти во всем поступал так, как положено и как все, - почти во всем, кроме
песен. Кое-кто пытался подражать его манере, да выходило это большей частью
неуклюже, а уж так играть размерами и созвучиями внутри строки, как он,
никто не мог. Жаль только, в переводе сделать это уж совсем не выходит.
Про трех соек сложилось у него так складно и весело, что даже Кетиль
смеялась. И, кстати сказать, как бы ни досадовала она на Йиррина, как бы ни