"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

"Ничего особенного", - думал он. Он, сын Гэвира, был высокого мнения о своих
умственных способностях; нужно только успокоиться, подумать как следует, и
выход найдется. Может быть, придется думать день или два. Это тоже ничего,
еда у него не пропала, и ее должно хватить больше чем на пару дней.
Как раз в то время, когда Гэвин думал о еде, над ним, точно с неба,
раздался снежный хруст. Он успел отскочить в сторону, и огромная глыба
смерзшегося снега и фирна - еще один обрушившийся кус снежного карниза -
раскололась между ним и скалой. Когда улеглась взметнувшаяся белая пыль,
Гэвин подошел поближе к одному из тех двоих, что свалились с этой глыбой
вместе, - или глыба свалилась вместе с ними, - лежавшему, нелепо и мертво
подвернув под себя рога. Это были обычные рога, не серебряные. Преследуемый
волком олень тоже утратил чутье на опасность - и вылетел на этот карниз, а
волк бросился за ним и теперь лежал в нескольких шагах от оленя на снегу.
Глядя на бурую тушу важенки, Гэвин почувствовал вдруг, будто чей-то
холодный, твердый взгляд уперся ему в спину. Тогда он обернулся. Но это
просто тень от корявой ели дотянулась до него.
Не без труда Гэвин оттащил тушу рогатой поближе к середине ущелья - а
то еще завалит, если опять обрушится снег, - и решил, что подумает потом, а
сейчас будет есть. Олень был тощий, заросший длинной зимней бурой шерстью.
Дикие олени здесь, на островах, той же породы, что и олени с материка, и
точно так же и быки, и важенки у них рогаты, но быки зимою сбрасывают рога,
а важенки нет; ростом они так мелки, что головою едва по грудь взрослому
мужчине, поэтому жители островов с удивлением и недоверием выслушивают, если
им рассказывают об оленях настолько рослых, что на них можно навьючивать
грузы и даже ездить верхом. Прежде чем свежевать важенку, Гэвин выдрал у нее
из загривка клок шерсти и с силой дунул, так что снежинки разнеслись по
белой снежной пелене.
- Хозяйка Леса, - сказал он, - прими ее; она возвращается к тебе.
У Гэвина было особенно много причин заботиться о том, чтоб не
пренебрегать знаками уважения к Ней - теперь, когда он почувствовал Ее руку
на себе. Но никогда и ни у кого он еще не просил помощи; не просил и сейчас.
Он даже не позволил себе признаться, что очень встревожен - встревожен, хотя
заставил себя быть спокойным, - и что страх поселяется в нем понемногу. Он
не позволял себе признаться - однако подумал об олене, что был пищей, с
которой можно прожить здесь несколько дней, и не подумал о волке, чья шкура
тоже могла бы пригодиться, потому что к возможности (или невозможности)
выбраться отсюда она отношения не имела. А ведь именно нарастающий подспудно
страх замкнул его мысли в этом ущелье.
К волку Гэвин даже и не подошел. Впрочем, он считал, что тот все равно
издох. Но волки живучи; а этот, как видно, был удачлив, как и Гэвин. Он
отдышался и потом пришел к костру Гэвина под елями, жадно ловя носом запах
жареной оленины.
Наверное, волк был очень голоден. Он остановился шагах в десяти от
костра, не выдержал и продвинулся вперед еще на полшага. Гэвин швырнул в
него головней. Волк прыгнул в сторону, отбежал немного и вернулся обратно,
проваливаясь в снег. Он был двухлеток, тощий не только зимней, но и
угловатой, щенячьей какой-то худобой, шерсть торчала на нем тоже щенячьими
лохмами; волк-подросток - они оба с Гэвином были подростки, один для
волчьего рода, другой для людского. Так что силы тут были равны. Но человек
имел слишком много своих, человечьих, штучек: огонь, копье, острые стрелы