"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

лука. Оленья туша, что лежала рядом с Гэвином и костром и пахла так вкусно,
оказывалась недосягаемой.
Тень уже накрыла ущелье, хотя небо оставалось светлым и последнее
солнце играло на снеговом карнизе над ними; начинало подмораживать, и когда
волк, не отрывая глаз от человека и мяса, опускал голову и хватал пастью
снег, чтоб глотать хоть что-нибудь, снег звонко хрустел.
Так они переглядывались довольно долго. Гэвин уже и оленину доел, и
несколько раз брался за лук - но всякий раз при этом движении волк,
думавший, может быть, что вот сейчас опять запустят в него огненным и
кусачим, мгновенно отпрыгивал за ближайшую ель. "Надо было сразу
стрелять", - думал Гэвин. Почему он не выстрелил сразу? Человек и вправду не
знает своей судьбы; но, может быть, это судьба тогда позвала его, и Гэвин
услышал ее зов?
Или, может быть, просто ему становилось немного легче от того, что в
безжизненном темнеющем ущелье с ним вместе был еще кто-то живой - хотя бы и
волк.
Наконец волк ушел, смешно перепрыгивая в снегу, и прощальный взгляд его
желтых глаз точно говорил: "В конце концов, это нечестно, человек. Ведь я же
загнал этого оленя!" Волк был слишком голоден и еще не знал, что там, куда
он нынче угодил, ни в каком другом месте ему не повезет с едой больше, чем
здесь.
На ночь Гэвин забросил куски оленьей туши высоко на ель. Можно было бы
забраться туда и самому, но что из этого получится? Только то, что,
замерзнув, свалишься ночью. Ни один волк на свете, право же, не стоил того,
чтоб его боялся Гэвин, сын Гэвира. И, в самом деле, им владел совсем не тот
страх, которого он ожидал, не смея гасить костер; ему казалось, что все
из-за волка, и он злился на себя за малодушие... Потом сил и на злость у
него не стало, а остались лишь тьма и ужас перед чем-то неведомым и
приближающимся вместе с тьмой. Гэвин сидел, сжавшись от холода, и ужас давил
его все сильней и сильней.
Наступила ночь, валуны на голой, укрытой в вечной тени стороне ущелья
зашевелились, раздвигаясь медленно и неотвратимо, и разверзлись между ними
двери Туда, куда ходы только и могут быть в таких местах. Души всех людей
окажутся Там рано или поздно, ибо человек - не зверь лесной, которому дано в
конце вернуться к своей Хозяйке; все спускаются туда, но немногие могут
оттуда выйти. Повелитель Царства Мертвых выпускает этих немногих на волю по
ночам, и они, в вечной ненависти Мертвого к Живому, вылетают на свою
полуночную охоту, черные тени в черной тьме. Ворота для них раскрылись, и
ветер из Царства Мертвых дохнул в ущелье; он загасил костер Гэвина, а тот не
смог шелохнуться, чтоб разложить огонь снова. А потом с воплями, с плачем и
хохотом черные души ринулись наружу, взмывая к небу, клубок за клубком.
Вдруг что-то шерстистое, живое скуля притиснулось к боку Гэвина - это
нашел его волк. Голод, опасность, исходящая от человека, - все было забыто,
и зверь, полный того же ужаса, прижимался к единственному живому существу,
которое было сейчас с ним рядом, как к последнему своему спасению, и Гэвин,
как к последнему своему спасению, прижимался к нему. Так они сидели, двое
живых, и мертвые, разлетевшись по холодному ночному небу, умчались прочь. Их
не заметили.
Всю ночь черные ворота между валунами оставались открыты, и дышало
оттуда леденящим мороком. И всю эту ночь двое стиснутых этим мороком провели