"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

охотой, сумерки постепенно вошли и в его душу. Усталость и безразличие
окутали Гэвина тяжелым своим плащом; под весом этого плаща он тащился, едва
передвигая ноги, не зная и не помня уже, кто он и как попал сюда, и отчего
должен идти и идти, и отыскивать в лабиринте ходов и коридоров те из них,
что вели вверх, вверх, вверх, к миру живых, который для него не был теперь
даже воспоминанием - только местом, где он сможет остановиться наконец.
Когда в одном из переходов, поднимавшемся кверху сперва круто, а затем
все более полого, забрезжил вдали перед ним серенький свет зимнего дня,
Гэвин не почувствовал ни удивления, ни радости и лишь продолжал идти, даже
не ускорив шаг, а за ним, уже не так легко и бесшумно, как прежде, брел
волк. Между тяжелых валунов на горном склоне открывался выход на землю, и
они выбрались туда один за другим. "Все, - подумал Гэвин. - Все". И в ту же
минуту волк, как он это делал уже несколько раз в подземных коридорах, если
замечал опасность раньше Гэвина, ткнулся ему в ноги головой.
Гэвин обернулся. Он был в длинном, голом, заваленном каменными глыбами
ущелье, безрадостное низкое небо накрывало его сверху, безрадостные серые
камни, испачканные кое-где пятнами мха, были вокруг. Солнце не могло
пробиться сквозь облака, которые, казалось, были здесь всегда и всегда
будут, и вечно будут плавать в этом ущелье смутные сумерки, такие же, как
те, в которых безучастно бродят души мертвых в своей стране. Это было
тоскливое место, и именно тоска стала первым чувством, для которого
проснулась душа Гэвина после подземной пустоты, и еще - дикое и муторное
ощущение, будто он был уже здесь, уже видел все это, уже бродил в этих
сумерках, как будто он никуда и не уходил с долин страны мертвых или вечно,
куда бы ни пошел, обречен возвращаться туда. А потом Гэвин заметил движение
меж валунов и больше не мог думать ни о чем, только о существе,
пробирающемся там по направлению к нему, медленно - медленно - очень
медленно - как во сне, от которого невозможно проснуться.
Оно было похоже на жабу, но огромную, высотою Гэвину по пояс, неуклюжее
и серое цветом, как камни вокруг, и точно так же по бугристой его шкуре
расползались бурые пятна, будто мох; должно быть, поэтому казалось, что и
само оно из камня, а может, так оно и было, никто ведь не знает, из чего
творит Повелитель Царства Мертвых своих чудовищ. Никогда раньше Гэвин не
видел ни одного из них, и уж тем более - так близко. Немногие из этих
чудовищ могут существовать при свете, и этот страж ворот был из таких. Еще
отвратительней он становился оттого, что подставлял дню свое уродство, а не
прятался с ним в темных углах. И главное - ни разу еще ни одно из ужасных
чудес подземного мира, которых навидался там Гэвин, не обращало на него
внимания. А эта каменная жаба смотрела прямо на него немигающими желтыми
глазами, и мало какому врагу пожелаешь попасть под взгляд этих глаз.
Еще прежде, чем Гэвин успел понять что-либо, его тело уже действовало:
правая рука сама по себе стряхнула верхнюю тяжелую рукавицу, в следующее
мгновение левая рука должна была подхватить ее на лету, а правая метнуться
за спину, к навершию лука; и казалось. Гэвину, что целую вечность падает
вниз его рукавица, не падает, а зависает в воздухе, но все-таки прежде, чем
пальцы Гэвина сомкнулись на ней, она уже пролетела мимо них и упала ему под
ноги, оттого что тело его двигалось еще медленнее - так всегда бывает во
сне. Он ведь смотрел прямо в глаза этой твари, а этого делать нельзя, и
Гэвин успел понять, что должен оторвать свой взгляд от них, пока есть еще у
него силы на это; волк, дрожа, прижался к его ноге, и Гэвин заставил себя