"Максим Горький. Рассказы о героях (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

молодой и даже как будто даровитый стихописате ль, утверждал уже, что:
Нередко мощные деревья Родятся от гнилых корней.
- Это - не его стихи, не помню - чьи, но у него были стишки именно
такого смысла. А предукома - местный уроженец, сын заводского служащего,
участник партизанского движения, человек битый, мученый; женат, трое
детей, сильно устал, теоретически вооружен слабо, значение поступков своих
понимает не ясно и, видимо, уже решил:
Будь, что будет, все равно!
Все наскучило давно.
- Городишко глухой, темный, об одном таком сказано:
В городе у нас - как на погосте:
Для всего готовая могила.
- Воскресенье, время - за полдень, на улице жарко, точно в бане, и -
сонная тишина; за крышами домов - гора, покрытая шубой леса, оттуда в
открытые окна течет запах смолы и горький дымок, должно быть - уголь жгут.
Собеседник мой старался говорить живо и ради этого сильно злоупотреблял
стиховыми цитатами. Цитаты свидетельствуют о начитанности, но, далеко не
всегда утверждая докарываемое, часто создают такое впечатление, как будто
цитирующий платит за внимание к нему крадеными пятаками.
- Беседуем, все более смущая друг друга и уже начиная немножко
сердиться, - вдруг, с улицы, в открытое окно, поднимается от горячей земли
большое, распаренное докрасна бабье лицо, на нем неласково и насмешливо
блестят голубоватосерые, залитые потом глаза, и тяжелый, густой голос
неодобрительно гудит: "Здорово живете! Чай да сахар..."
- "Опять черт принес", - проворчал пред, почесывая под мышкой, а
женщина наполняла комнату гулом упреков: "Ну, что, товарищ Семенов,
обманул ты меня? Думал: потолкую с ней по-умному, она и будет сыта? А я
вот опять шестьдесят верст оттопала, на-ко! Принимай гостью..."
- Лицо ее исчезло из окна. Я спросил: кто это? Пред махнул рукою,
сказав: "Шалая-баба!" А секретарь несколько смущенно объяснил: "Батрачка.
Числится кандидаткой в партию".
- "Шалая баба" протиснулась в дверь с некоторым трудом.
Была она, скромно говоря, несколько громоздка для женщины, весом -
пудов на семь, если не больше, широкоплеча, широкобедра, ростом - вершков
десяти сверху двух аршин. Поставив в угол толстую палку, она, движением
могучего плеча, сбросила со спины котомку, бережно положила ее в угол,
выпрямилась и, шумно вздохнув, подошла к нам, стирая пот с лица рукавом
кофты.
- "Еще здравствуйте! Гражданин али товарищ?" - спросила она, садясь на
стул, - он заскрипел под нею. Узнав, что товарищ, спросила еще: "Не из
Москвы ли будешь?" И, когда я ответил утвердительно, она, не обращая более
внимания на свое начальство, вытащив из огромной пазухи кусок кожи
солдатского ранца величиной с рукавицу, хлопнула им по столу, однако, не
выпуская из рук, и, наваливаясь на меня плечом, деловито, напористо
заговорила:
- "Ну-ко, вот разбери дела-то наши! Вот, гляди: копия бумаги из
губпарткома - верно? Это - ему приказано", - кивнула она головой на преда.
"А это вот он писал туда. Значит - есть у меня право говорить?"
- Минут десять она непрерывно пользовалась этим правом, рассказывая о
кооператорах, которые "нарочно не умеют торговать", о молочной артели,