"Максим Горький. Рассказы о героях (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

как будто выскакивают из границ плана. Короче говоря - пригласил я ее к
себе, я остановился у агронома, старого приятеля моего. Пригласил и за
чаем подробнейше, до позднего вечера, пытал ее расспросами. Передать
колорит ее рассказа я, разумеется, не могу, но кое-что в память врезалось
мне почти буквально. Отец у нее был портной овчинник, ходил по деревням,
полушубки и тулупы шил. Мать умерла, когда Анфисе исполнилось девять лет,
отец дозволил ей кончить церковноприходскую школу, потом отдал в "няньки"
зажиточному крестьянину, а года через три увез ее в село на Каму, где он
женился на вдове с двумя детьми. В этих условиях Анфиса, конечно, снова
стала "нянькой" детей мачехи, батрачкой ее, а мачеха оказалась "бабочкой
пьяной, разгульной" да и отец не отставал от нее, любил и выпить и
попраздновать. Частенько говаривал: "Торопиться - некуда, на всех мужиков
тулупы не сошьешь. А будем торопиться - издохнем скорей!"
- Ей минуло шестнадцать лет, когда отец помер, заразясь сибирской
язвой, и по смерти отца хозяйство мачехи еще тяжелей легло на ее хребет.
- "Был у нас шабер, старичок Никола Уланов, охотой промышлял, а раньше
штейгером работал, его породой задавило в шахте, хромал он, и считали его
не в полном уме; угрюмый такой, на слова - скуп, глядел на людей
неласково. Жил он бобылем, ну, я ему иной раз постираю, пошью, так он стал
со мной помягче! "Зря, говорит, девка, силу тратишь на пустое место, на
пьяниц твоих. До чужой силы люди лакомы, избаловали их богатые. На все
худое они людям пример, от них весь мир худому учится". Очень понравились
мне эти его слова-мысли, вижу, что - верно сказал: село - богатое, а люди
жесткие, жадные и все в склоке живут. Спрашиваю Николу-то: "А что мне
делать?" - "Ищи, говорит, мужа себе, ты девица здоровая, работница
хорошая, тебя в богатый дом возьмут". - Ну, я и в ту пору не совсем дура
была: вижу, сам же туда гонит, откудова звал. А первые-то его слова скрыла
в душе все-таки".
- Эту часть своей жизни она рассказывала не очень охотно, с небрежной
усмешечкой в глазах и холодновато, точно не о себе говорила, а о старой
подруге, неинтересной и даже неприятной ей. А затем как-то вдруг
подобралась вся, постучала кулаком по колену, и глаза ее прищурились, как
бы глядя глубоко вдаль.
- "И вот приехал к матери брат, матрос волжских пароходов, мужик лет
сорока - лютый человек! Сестру живо прибрал к рукам, выселил ее с детьми в
баню, избу заново перебрал, пристроил к ней лавку и начал торговать. И
торгует, и покупает, и деньги в долг дает, трех коров завел, овец, а землю
богатому кулаку Антонову в аренду сдал. Я у него и стряпка, и прачка, и
коровница, и тки, и пряди, и во все стороны гляди - рвутся мои жилочки,
трещат косточки! Ох, трудно мне было!
Видите, товарищ, какая кувалда, а - до обмороков доходила!"
- Она засмеялась густым таким грудным смехом, - странный,
невежественный смех. Потом, вытерев лицо и рот платочком, вздохнула
глубоко.
- "А еще труднее стало, когда он, невзначай, напал на меня да и обабил.
Хотя и подралась я с ним, а - не сладила, не здорова была в ту пору,
женским нездоровьем. Очень обидно было.
Я компанию вела с парнем одним, с Нестеровым, хорошей семьи, небогатые
люди, тихие такие, двое братьев, Иван и Егор.
Жили не делясь. Егор, дядя парня, - вдовый, он потом партизаном был, и