"Александр Говоров. Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Бяша знал, что "фиск, фискус" - слово латинское, и обозначает оно
императорское имущество, казну. Фискал, стало быть, и есть тот чиновник,
который имение оное блюдет и приумножает.
Так и в иных государевых указах писано - все те указы имеются в
книжной лавке, где Бяша сидельцем, - сказано, что фискал имеет тайный
надсмотр за соблюдением законов, кто неправду учинит, кто умысел имеет ко
вреду государственного интереса. Но, как говаривает отец, где предел есть
той их тайной власти?
Бяша подскакивал на бегу, коченея, ресницы его слиплись от инея.
Вдруг почувствовал, что попал на раскатанную наледь и, теряя равновесие,
катится по ней. Выронил папку, затем рукавицы, замахал руками, словно
мельница, но удержался, только ткнулся с разбегу в чей-то обширный живот.
- Ой! - охнул тот, в кого ударился Бяша, но даже не пошатнулся.
Просунул пальцы под Бяшину шапку, видимо чтобы взять его за ухо.
Тут Бяша опомнился от своих размышлений. Он находился уже в самом
конце Сретенки, у Сухаревой башни, где и помещалась Навигацкая школа. А
кругом - сухаревская толкучка, ямщицкий рынок: санки, возки, рыдваны,
кареты. Из одной кареты, с орлами на дверцах, как раз и вышел тот господин,
которому Бяша столь неудачно угодил в брюхо.
Бяша оробел, потому что тот, кто в такой карете ездит, может и кнутом
попотчевать. Но господин лишь потрепал его за ухо и оттолкнул с усмешечкой.
И был он весь приятный, словно круглый пряник, или, вернее, будто
масленичный блин, - румяный, улыбчивый, средних лет.
Незнакомец осведомился, куда это так юноша поспешает, и, узнав, что в
Навигацкую школу к Леонтию Филипповичу, просиял еще более. Галантно сделал
ручкой, показав дорогу по наружной каменной лестнице башни. Оказывается, он
сам шел туда.
Знакомство завязалось. По мере того как они поднимались по ступеням,
Бяша поведал, что он сын Киприанова, того самого, который библиотекарь на
Спасском мосту ("Ах, вот оно что!" - сказал незнакомец и сделался еще
любезнее, хотя, казалось бы, любезнее быть уже невозможно), что он сам
ученик старика Магницкого. Впрочем, знакомство их было довольно
односторонним - когда они поднялись на верхнюю площадку лестницы, где дул
отвратительный колючий ветер, незнакомый господин знал о Бяше все, а тот о
нем ничего.
- Ну, а знаешь ли, почему сия башня Сухаревой зовется? - спросил его
незнакомец, словно на экзамене.
Бяша, увлекаясь, вынул очки из кармашка (да, да, он был близорук, как
и отец, и ужасно этого стеснялся!) и обвел рукою расстилавшиеся внизу
бревенчатые слободы, заваленные снегом крыши, тысячи морозных дымов в сером
декабрьском небе.
- Леонтий Сухарев был полковник стрелецкий, его роты жили здесь.
Когда же случилось его царскому величеству злоумышленников ради бежать в
Троицкий монастырь, сей Леонтий Сухарев привел к царю свой полк прежде
прочих. От сего имени и башня.
- Бежать, говоришь? - переспросил господин, и взгляд его, дотоле
сонный и любезный, стал отточенным, как лезвие.
Бяша тотчас понял свою неловкость и спешил поправиться - не бежать,
конечно, удалиться, - но чувство какой-то вины неискупимой так и осталось в
нем сидеть, словно заноза.