"Александр Говоров. Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

- Да уж она у тебя последняя! - ответил буфетчик. - С каждого дела
львиную долю получаешь!
- Не велит Цыцурин полицейского брать, - с досадой покривился
Весельчак. - А с того корпорала хорошенький бы выкуп получился!
Уходивший Цыцурин не расслышал, о чем перешептывались два его
клеврета. Однако у него было безошибочное чутье вожака, и он поманил
Весельчака в сторону.
- Ты любишь разные самовольства. Так вот, предупреждаю тебя насчет
того полицианта. Забыл что ли, как барыня тебя за самоуправство велела в
колодец на веревке на всю ночь опустить?
Весельчак состроил обиженную мину, взял жезл мажордома и отправился
на свой пост.

5

Там они увидели предмет своих переживаний. Максюта был одет в
узенький академический кафтанчик, который одолжил ему Миллер. Руки торчали
из обшлагов. Все ему здесь было непривычно, и сидел он на краешке стула,
озираясь по сторонам.
В пасти огромного камина пылало целое бревно. Поваренок в колпаке
поворачивал висящую на цепях тушку барана. На буфетной стойке позванивал
хрусталь. Шум голосов создавал ощущение приятной тревоги.
Над буфетом высилась грубая деревянная фигура в зубчатой короне. Это
был король Фарабуш, покровитель мореходов. Фигура эта некогда украшала
бугшприт португальского купеческого барка. Лет пять тому назад, в одну из
осенних ночей, португалец, везя груз соболей и Мамонтова зуба, в Финском
заливе налетел на песчаную банку. Пока собирались его снимать, груз
оказался растащенным, а судно развалилось под ударами балтийской волны. Так
король Фарабуш переселился в буфетный угол Чистилища.
Максюта с изумлением смотрел на желтые бока, отполированные морем и
ветрами.
- Сударь! - раздался над его ухом вежливый голос буфетчика. - У
нашего подъезда застряла карета. Не поможете ли ее вытащить?
С воспитанной в армии готовностью исполнить приказание или просьбу
Максюта вышел на крыльцо. Неправдоподобный свет небес без теней равномерно
освещал все в природе. И застрявшая карета возле крыльца смотрелась так,
будто ее вырезали из бумаги.
Он наклонился, чтобы плечом приподнять облучок кареты, как чьи-то
вонючие ладони грубо закрыли его рот. Шею захлестнула петля, и вот уж он
понял, что ни дышать, ни кричать больше не может.
Но это с ним уже случалось в урочищах старой Москвы в его далекой
юности. Он сжался в пружину, готовую развернуться, стараясь, однако,
показаться размякшим, покорившимся. И вдруг выпрямился, отбросив врагов,
скинув проклятую петлю. Но тут же десяток рук с удвоенной яростью вцепились
в его тело.
Вертоград полнощный сиял огнями в три жилья. Из верхних окон
слышалось неторопливое: "Пас!", "Прикупаю!", "Козыри трефы!" Двигались
тени, звучала странная музыка, а у крыльца ожесточенно дрались люди,
сыпались удары кулаков, слышались ругательства, всхлипы.
Максюте удалось раскидать нападающих - сколько их было? Он побежал