"Александр Говоров. Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

вынес изрядно порванный кафтан, тот самый, на спине которого был золотой
лев, и развесил его на солнцепеке. Затем он вывел шатающегося буфетчика и
стал лить ему воду на голову. Слуга принес из сарая инструмент, и в доме
резво застучали молотки, ликвидируя следы побоища.
А в верхних покоях раскрылись настежь окошки, и слышался звон фарфора
и серебра - приготовлялся кофе.
- Эй, Камараш, чертяка, ты где? - закричал Сербан, напившись кофе и
выходя на крыльцо. - Ты и господ своих проспишь!
Оба Кантемира и с ними Холявин взобрались на дроги. Камараш хлестнул,
и застоявшиеся лошадки покатили через пыль.
- Ну и ну! - сказал Девиер, отходя от окошка. - То ломятся словно
тати, то кофеи распивают! Однако очевидно - Тузова здесь нет. Не сидит ли
он и правда, как я напророчествовал, в своей слободке? А Сонькой этой
придется заняться мне самому.

6

Ax, если б Алена, словно невская чайка, могла бы взлететь и
опуститься в Канатной слободке, где он, Максим Петрович, - о, дай боже,
чтоб это было так! - попивает свой утренний взвар. Или чистит конька
своего. Или -
Она ясно представила себе это - покоится на гостеприимной грачевской
перинке, на наволочке с красными петухами.
Выбежав из полицейского дома, она первым делом кинулась на Неву. На
приспши лодок было много, ялычники галдели наперебой:
- А вот с ветерком ко каналу прокачу!
- Кому за полушку на Васильевский остров, на березовый?
- Эй, раскрасавица пшенишная, тебе на Смоляной буян? Всего полторы
копейки, садись!
Озадаченная Алена остановилась, уже занеся ногу па борт лодки.
- А у меня только копеечка...
- Э, нет! яличник даже веслом отгородился. За копейку не пойдет, себе
дороже. Овес подорожал!
- Ну при чем здесь овес? - чуть не плакала Алена.
Яличники разразились хохотом, но цены никто не сбавлял. И Алена
вернулась на набережную, пустилась со всех ног мимо дворцов, а речная
команда улюлюкала ей вслед.
На Царицыном лугу она сделала большой круг, чтобы обежать подалее
мрачный куб Голштинского глобуса, который всегда ее путал. Пересекла
Прачешный мостик, где служанки белье мыли-колотили, господ языком
перемывали.
И тут у задов Шпалерного ряда на тропе, вившейся по пустырям близ
Невы-реки, ее разморило. Ночь ведь всю не спала, ни крошки не съела. Жара
ее допекла, битый кирпич колол босые ноги.
Коленки сами собой подкосились, и она села под огромные лопухи,
украшавшие угол какой-то казенной ограды.
Очнулась от удара в спину и резкого крика:
- Вставай, разлеглась! Скрыться, убежать хочешь? Над нею краснорожий
полицейский занес трость, готовясь ударить снова. Поодаль стояли еще
несколько полицейских в васильковых кафтанах.