"Александр Говоров. Последние Каролинги " - читать интересную книгу автора

его замаранную рясу. Во второй раз она притворилась, что у нее лихорадка, но
это было еще рискованнее, так как лечил заболевших сам приор Балдуин, а у
того одно лекарство - клизма. Каноник тогда ее выручил - увел к себе, обещая
исцелить травами. В третий раз она добровольно вызвалась таскать воду и
топить печь, и это с восторгом было принято ленивыми дежурными. А уж после
них она одна выкупалась всласть - впервые за много недель!
Ударил большой Хиль, и его могучий звон вплелся в шум леса.
- Angelus domini... - забормотал Фортунат, собираясь к мессе. - Ты,
дитя, помолись здесь и постарайся все дошить сегодня...
Когда стемнело, в дверь просунулась лисья мордочка Протея.
- Озрик, ты один? Фортунатус ушел?
Вслед за ним ввалилась и вся компания - Роберт, за ним тутор, толстый
Авель, который принюхивался, не пахнет ли съестным. Приятели с шуточками
примерили сшитые костюмы, а Протей спросил:
- Озрик, ты снадобье приготовил?
- А что, уже надо?
- Ты забыл? Сегодня сорок мучеников, гулянка у святой Колумбы. Ну,
делай да приноси в дормитории, а мы побежали...
Кроме всех достоинств, школяры открыли в Озрике способность лекаря. У
кого заболит голова или заноет зуб, тому Озрик давал то настой чемерицы, то
отвар шалфея. И это помогало избегнуть радикального лечения Балдуина.
Теперь проказники просили приготовить снотворное, так как собирались в
полночь на танцы, а монастырский привратник, за свирепость имевший прозвище
"Вельзевул", страдал бессонницей.
Нюхая и перетирая головки мака и метелки беладонны, Азарика опять
вспоминала отца. Так же как в келье Фортуната, у них с отцом под потолком
сушились пахучие травы, каждый день кто-нибудь являлся за помощью и
лекарством. Так же как отец, каноник Фортунат твердит: знание всесильно.
Ах, отец, отец, бедный мечтатель! В скрытом ларе у него таились
халдейские фолианты. Там были магические формулы и приводящие в трепет имена
князя тьмы... Что же не выкрикнул их он в тот страшный день охоты? Слетел бы
со скакуна чванный император, как собачонка поползла бы рыжая императрица, а
бастард...
Она не помнила его лица. Но есть в монастырской базилике икона
Страшного суда, и там нарисован ТОТ, о котором даже думать страшно! У него
клюв грифона, когти василиска, жало змеи. Он пожирает тела и губит души, как
тот бастард в Туронском лесу...
Настанет час (она не знает еще когда), и она отыщет средства (не знает
еще какие). Настигнет злобного бастарда (не знает еще где) и высосет его
адскую кровь. И насладится тем, как корчится он в унижении, как пресмыкается
во прахе, как молит небо даровать ему смерть.
Хиль ударил, и девушка вздрогнула. Печальный звук колокола несся над
полями, подернутыми вечерним туманом. Она перекрестилась по-ведьмовски,
левой рукой, и с вызовом глянула на распятие. Христос был неподвижен в
смиренном мерцании лампады.

4

- Братья! - в спертой тьме дормитория раздался шепот Протея. - Храпит
Вельзевул, разбойник!