"Даниил Гранин. Эта странная жизнь" - читать интересную книгу автора

рисунков, репродукций. Тут уж, казалось бы, прямой нужды не
было - тем не менее он расписал тысячи названий; опять все было
распределено, систематизировано.
Я смотрел альбомы, куда Менделеев после каждого
путешествия разносил фотографии. В сущности, это были
альбомы-отчеты. Поездка в Англию - подклеены были
пригласительные билеты, меню торжественного обеда, какие-то
бумажные значки, открытки. Менделеев сам печатал фотографии,
сам расклеивал, подписывал. Письма, всю корреспонденцию он тоже
подбирал, сброшюровывал по какой-то системе; по другой системе
вел записные книжки, записи дневниковые и денежных расходов.
Вел изо дня в день, указывал любые траты, вплоть до копеечных.
Если бы я увидел эти документы в копиях, допустим в публикациях
архива Менделеева, я решил бы, что это либо блажь, либо
скупость, мания - словом, какая-то слабость великого человека.
Но передо мною были подлинные документы; у них есть
магическое свойство - они способны что-то досказывать,
доведывать...
Бумага, почерк, чернила продолжают излучать тепло рук
писавшего, его настроение. Перо, я это видел, скользило по
бумаге без нетерпения и скуки, чувствовалось тщание, некоторая
даже любовность. Мне вспомнилось признание Любищева:


"...Я сходен с гоголевским Акакием Акакиевичем, для
которого переписка бумаг доставляла удовольствие... В научной
работе я с удовольствием занимаюсь чисто технической работой".


У Менделеева такая черновая работа была, очевидно, тоже
отдыхом, приятностью. Через Любищева становилось понятно, как
любовь к систематизации может проходить через все увлечения, и
эти менделеевские каталоги, расходные книжки - никакая это не
слабость. Все, с чем он ни сталкивался, ему хотелось разделить
на группы, классы, определить степени сходства и различия.
Черновая, даже механическая работа - то, что представлялось
людям посторонним чудачеством, бесполезной тратой времени, - на
самом деле помогала творческому труду. Недаром многие ученые
считали черновую работу не отвлечением, а условием,
благоприятным для творчества.
Я сидел один в кабинете Менделеева и думал о том, что
электронно-вычислительные машины, конечно, освобождают человека
от черновой работы, но, одновременно, они и лишают его этой
работы. Наверное, она нужна, ее будет не хватать; мы обнаружим
это, лишь когда лишимся ее...
Старая мебель окружала меня - тяжелая, крепкая,
изготовленная со щедрой прочностью на жизнь нескольких
поколений. Вещи обладают памятью. Во всяком случае, пожившие
вещи, сделанные не машиной, а рукой мастера. В детстве, пока
инстинкты еще не заглохли, я хорошо чувствовал одушевленность