"Даниил Гранин. Наш комбат (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

раздали перед наступлением.
- Старались как-то подкормить вас, гавриков, - сказал Рязанцев.
По мере того как мы удалялись в ту зиму, к нему возвращалась
уверенность.
- ...чем-то подбодрить вас хотели! - Жесты его становились размашистей,
он подтянулся - наган на боку в гранитолевой кобуре, планшетка, что-то он
такое доказывал, что-то он говорил тогда насчет нашего наступления и еще
чего-то...
- Значит, Подготавливались? - Я еще сам не понимал, что именно нужно
вспомнить. - К дате подготавливались?
Я старался говорить без интереса, но Рязанцев почувствовал,
насторожился. Может, он и не знал, чего я ищу, скорее всего, он
тревожился, ощутив мои усилия вспомнить что-то, касающееся его.



5


"Нас было трое, нас было трое..." - у Володи это звучало как песня, как
баллада. Трое молодых, отчаянных разведчиков - Сеня, Володя и я. Неверный
свет луны спутал все ориентиры, высмотренные днем. Мы перестали понимать,
где наши, где немцы. Ракеты взмыли где-то позади, мы повернули и очутились
перед немецким блиндажом. Договорились так: я отползаю чуть влево,
перекрываю дорогу к блиндажу и наш отход, Володя - вправо и, в случае
чего, помогает Сене, который подбирается к блиндажу, швыряет туда
противотанковую. Залегли. Тихо. Темная глыба блиндажа, узкий свет
проступает из щели. Вдруг дверь распахнулась, фигура Сени во весь рост
обозначилась в освещенном проеме. Вот тут-то и произошло невероятное: Сеня
не двигался. Он изумленно застыл в светлом прямоугольнике с поднятой
гранатой - вроде плаката "Смерть немецким оккупантам!". И тишина, будто
оборвалась кинолента. Затем медленно, бесшумно Сеня начал погружаться
внутрь блиндажа. Исчез. Тихо.
- Представляете? - смакуя, сказал Володя. - Душа моя ушла в нижние,
давно не мытые, конечности. Лежим. Автоматы на изготовку. Не знаем, что
подумать. Что происходит в логове врага? Я знал, что Баскаков сцепился с
комбатом - возражал, чтобы Сеню отправляли в разведку. У Сени
действительно настроение было скверное, любой фортель мог выкинуть. Как он
говорил - фронт лучшее место для самоубийства. Итак, мы лежим, светит
пустой проем... - Володя передохнул, наслаждаясь нашим нетерпением, зная,
что нетерпение это сладостное, оно-то и составляет нерв рассказа. И
соответствует правде, ибо и там, в разведке, оно длилось бесконечно долго,
измучило, вымотало душу.
- А этот железный хлопец, - Володя показал на меня, - подполз ко мне и
шепчет: "Выстудит им Сеня помещение".
Было ли это? Неужели я был таким и все это происходило со мной - первый
скрипучий снег, молодая наша игра со смертью, морозный ствол автомата?
Володя приседал, выгибался, показывая, какие мы были ловкие, находчивые,
как нам везло - мушкетеры! И мне хотелось, чтоб так было, я любовался
собою в рассказе Володи, в этой фантастической истории с немцем, который