"Даниил Гранин. Наш комбат (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

- Устроим, - сказал Рязанцев. - И тебе, и комбату. Чего другого, а тут
я могу.
- Звуконепроницаемые, - громче сказал я, - кислотоупорные, прозрачные,
ароматные. Послушай, Рязанцев, говорят, ложь бывает гуманной, но если
человек знает, что ему врут, тогда как, ему все же легче? Пора же о боге
подумать. Ну да, бога нет, но все равно дело идет к отчету. Чего вы
испугались? Правды? Но ты-то, Володя, когда мы с тобой тут ползли, ты ж ни
черта не боялся...
- Помолчи! - скомандовал Володя не оборачиваясь, и в зеркальце
отразились его глаза; я не знал, что у него могут быть такие металлические
глаза. А он, по законам оптики, видел в том же зеркальце мои глаза и,
может, тоже не узнавал их.
- Нет, не буду молчать! - с наслаждением сказал я. - Прикидываешься,
что ты остался таким же! - Я чувствовал, что иду вразнос, безоглядный,
блаженный разнос. - Нет, ты другой. И комбат другой. Только теперь ты
боишься идти за комбатом. Потому что сейчас нужна другая смелость.
По-твоему, комбат замахнулся на наше прошлое? Эх, ты! Да разве правда
может напортить. Зачем нам украшать! Да, в тот раз мы промахнулись, не
сообразили, не умели и все же выстояли, и ничего у немца не вышло. Без
иллюзий еще прекрасней все остается, зря вы струхнули, забеспокоились.
Факт, мы виноваты, мы прошляпили этот овраг. "Аппендицит" можно было
взять. Не сообразили мы - что к чему. Мы проскочили бы по оврагу, и тебя,
Рязанцев, может, и не контузило... Но это же надо знать. Ведь если снова
идти на "аппендицит"... А ведь нам придется. Ну, может, не в смысле
военном, но все равно...
Володя нервно крутанул баранку, выругался, сбоку грузовик взвизгнул
тормозами.
- Из-за тебя, псих... чего ты несешь? Тоже мне обличитель! Хочешь, я
тебя сейчас - наповал? Тогда в декабре или, нет, в январе, в марте, если
бы ты узнал то же самое, стал бы вопить об этом? Нет. Чтобы комбата не
подвести. Так что заткнись.
- А я лично не реагирую на подобные выпады, - с высоты небесной сообщил
Рязанцев. - Но комбата мы не позволим дискредитировать. Это никому не
удастся.
- Особенно после такого очерка, - едко заключил Володя.
Они говорили не оборачиваясь, два затылка, две спины, уверенные в
наводимом позади порядке.
- Да, тогда, в январе, я бы промолчал. Ну и что? И очерк мой дерьмо, -
не так-то легко мне было произнести эти слова. Я вспомнил, сколько я
переписывал этот очерк и сколько он мне потом доставил радости. -
Дерьмовый очерк, - повторил я. - Потому что не понимал, что комбат может
ошибаться.
- У нас был отличный комбат, - с силой сказал Володя.
Я посмотрел на комбата - морщины проступали на его темном лице, как
немая карта. Видно было, до чего ему сейчас трудно. Может, труднее, чем в
ту зиму. Сам он мог говорить о себе что угодно, он один мог судить себя.
Одного из тех, которые талантом своим творили победу. Снова он полз по дну
оврага, седеющая голова его была в снегу, пули нежно насвистывали где-то в
вышине, он оглядывался, а мы залегли, мы оставили его одного, но он все
равно карабкался, волоча автомат и авоську с плащом... Я положил ему руку