"Даниил Гранин. Наш комбат (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

масляными красками написали на ней. После прорыва блокады батальон ушел на
Кингисепп, там появилось другое кладбище, и потом в Прибалтике было еще
одно.
"Защитники Ленинграда", - те, кто ставили обелиск, уже понятия не имели
про наш батальон. Жаль, что мы не догадались взять с собой цветы. Но кто
знал? Комбат? Он держался с укором, как-то отчужденно, словно его дело
было - показывать. Да, за могилой следили, красили изгородь, и эти венки,
немного казенные на вид. Местные пионеры или еще кто, они ничего не знали
о тех, кто здесь лежит. Для них - просто солдаты. Или, как теперь пишут, -
воины. Мы припоминали фамилии, комбат писал их на мраморе карандашиком, у
него, как и тогда, в кармашке торчал простой карандашик, тогда это было
нормально, а теперь все больше ручки носят, и шариковые.
Помнил комбат куда больше, чем мы трое. Занимается воспоминаниями;
наверное, больше ему и делать-то нечего. И карандашик этот старомодный.
Черные строчки наращивались столбиком.
Безуглый... Челидзе... Ващенко...
Иногда передо мной всплывало лицо, какая-то картинка, иногда лишь
что-то невнятно откликалось в обвалах памяти, я звал, прислушивался,
издалека доносились слабые толчки, кто-то пытался пробиться ко мне сквозь
толщу лет и не мог.
Кажется, здесь мы похоронили и Сеню Полесьева.
- Его ранило, в первой атаке на "аппендицит", - сообщил Володя, как
будто это не знали. - Я даже помню дату - двадцать первого декабря.
- Еще бы, - сказал Рязанцев.
- Почему - еще бы? - поинтересовался я. - Что за дата?
- А ты забыл? - недоверчиво удивился Рязанцев. - Каков? - он обличающе
указал на меня.
Комбат слегка хмыкнул.
- Вот как оно бывает, - Рязанцев вздохнул. - День рождения Сталина...
Я молчал.
- Считаешь, что можно не помнить такие вещи? - обиженно сказал
Рязанцев.
Странно устроена человеческая память, думалось мне, потому что я помнил
совсем другое.
Пошел дождь, мелкий и ровный. Мы стали под березку. Молодая листва
плохо держала воду. Комбат достал из авоськи прозрачную накидку, он один
запасся дождевиком, мы сдвинулись, накрылись. Сразу гулко забарабанило, мы
поняли, что дождь надолго.
- Не вернуться ли, - сказал Володя, - сам бог указывает. Примем
антизнобин, посидим, а?
Стекало на спину, пиджак промок, желтые лужи пенились, вскипали вокруг
нас. Не было никакого смысла стоять тут.
Рязанцев покосился на молчащего комбата.
- Может, подождем?
- Подождем под дождем, - откликнулся Володя. - Ждать не занятие для
воскресных мужчин.
Следовало возвращаться. Оно и лучше. Прошлое было слишком хорошо, и не
стоило им рисковать. Когда-нибудь мы приедем сюда вдвоем с Володей.
Комбат потрепал меня по плечу:
- Ничего, не сахарные.