"Даниил Гранин. Дом на Фонтанке (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

Карточка его имела ценность лишь для Нины Ивановны и для нас двоих. Так
же, как его шаткий, исцарапанный стол с мраморной чернильницей. Старые
вещи всем посторонним кажутся рухлядью. Это было единственное уцелевшее
место, где сохранилась наша юность. В столовой висел большой портрет
Галины Осиповны с маленьким Вадимом в коротких штанишках. Типичный
маменькин сынок. Мы без жалости дразнили его, пока портрет куда-то не
убрали. Мы дразнили его за вежливое обращение со всеми девочками; за то,
что он не умел соврать, не желал материться и писать ругательства на
стенах. С трудом мы научили его играть в очко на деньги. Но все прощалось
ему за храбрость. В той большой драке с соседней школой... их было больше,
мы отступили во двор, потом побежали кто куда, один Вадим остался, он не
умел убегать. Он дрался в одиночку, пока его не повалили. Это и храбростью
именовать нельзя, такой у него был характер. Бедный, заикающийся рыцарь в
наилегчайшем весе...
- А вот и Фрося, - сказала Нина Ивановна.
Фрося не удивилась, увидев нас. Улыбнулась, как обычно, когда мы
приходили, озабоченно, хмуровато. Конечно, она изменилась - сгорбилась,
усохла, только руки остались такими же, и от этого они казались чересчур
большими, с цепкими, кривыми пальцами. Мы кинулись к ней. Взгляд ее ничего
не выразил.
- Гости у нас, - сказала она.
- Фрося, здравствуйте, Фрося, - громко сказал я.
Глаза ее были мутны, она кивнула мне и стала вынимать из сумки свертки.
- Раз гости, надо чайку поставить.
Мы называли ей свои имена, кричали все громче, - не могла ж она забыть
нас. Только что я со страхом представлял, как она скажет: пожаловал
наконец, где ж ты был, паршивец этакий, друзья Вадечкины называются,
паршивцы вы, - а теперь мне больше всего нужно было, чтобы она узнала нас.
- Фросенька, они с Вадей учились, - на ухо сказала ей Нина Ивановна.
- Да, да, стара я стала, - виновато сказала Фрося. - Вот, ватрушку
принесла.
Нина Ивановна покраснела, взяла у нее пакет:
- Ватрушка - слабость ее. Если вы не торопитесь, мальчики, попейте чаю,
она рада будет.
Она произнесла "мальчики" так же, как всегда говорили в этом доме.
- Там стоял рояль, - тихо сказал мне Веня.
Боря сидел за роялем. Мы чего-то сочиняли и пели. Что мы тогда пели?
Нет, это вспомнить невозможно. Двадцать девятого июня. Спустя неделю после
начала войны. Мы собрались последний раз. Я уходил в ополчение, Вадим тоже
уходил в свою морскую пехоту. Веня ушел позже. То, что этот вечер
последний, мы и думать не желали. Будущее было тревожным, но обязательно
счастливым, победным, в маршах духовых оркестров, в подвигах, в орденах.
Будущего тогда было много, о нем не стоило заботиться. Боря барабанил на
рояле фоке, сделанный под Баха, мы пили хванчкару, темную, густую, заедали
крабами. В магазинах было полно крабов. "Всем попробовать пора бы, как
вкусны и нежны крабы". Мы с Вадимом были в гимнастерках, обмотках и
отчаянно гордились. О войне говорили мало, мы не знали, какая она.
Ошеломленность и недоумение первых дней миновали. Возникало оскорбленное
сознание нашей правоты, - может быть, впервые в короткой нашей жизни у нас
было такое ясное, бесспорное чувство правоты. Кто-то читал стихи. Ира