"Даниил Гранин. Дождь в чужом городе (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

скучно. Почему-то вспомнилась ему девчушка из офицерской столовой в
Потсдаме, как они гуляли и он угощал ее орехами. Надя ее звали. От нее
вкусно пахло земляничным мылом, она тянула Чижегова за мочки и говорила:
"Ох ты, человек, два уха". Чепуха, а не забывается. И ей, Наде, может,
помнится это, и она рассказывает мужу или кто там у ней теперь есть, и тот
ревнует ее к Чижегову и к давней берлинской ее службе.
Ему захотелось сказать Кире что-нибудь хорошее, чтобы в одинокой своей
жизни, когда у них все закончится, ей было бы что вспомнить. Но на ум
приходили шутки и приговорки, которые он когда-то уже говорил жене или
совсем чужие, из кинокартин...


Сразу после майских праздников Чижегова вызвали в Лыково: забарахлили
потенциометры. Первые два дня он возился до вечера и не позвонил Кире. То
одно, то другое, он не спешил, даже приятно было оттягивать встречу. На
третий день в обед телефон не ответил. Вечером он пошел к ее дому, окна
были темные. Повертелся, подождал, вернулся в гостиницу. Дежурила Ганна
Денисовна. Чижегов поболтал о том о сем, наконец как бы между прочим
осведомился, почему давно не видать Киры. Он догадывался, что Ганне про
них кое-что известно, хотя виду она не подавала. На его притворное
равнодушие, не подняв головы от вязания, обронила, что позавчера Кира
уехала в Новгород. Немного потомив его, нельзя же без этого, добавила, что
Кира скопила отгульные дни и решила погостить у своих.
Чижегов сел за шашки. Рядом стучали в домино, пили чай из толстых
граненых стаканов, и все это привычное вечернее житье показалось Чижегову
нестерпимо скучным. Он вышел на улицу, гулять не хотелось, и спать было
рано. "Как же так, как же она уехала?" - тупо и обиженно повторял он, не
находя объяснения. Впервые он не застал ее. Он привык к тому, что она
всегда здесь, стоит ему приехать - и они увидятся, как только ему
захочется. Что ж это она делает...
Назавтра его пригласил к себе на день рождения начальник
энерголаборатории Костя Аристархов. Собиралась приятная компания.
Аристархов был холостяк, и лаборантки взялись приготовить стол и
советовались с Чижеговым, вовлекая его в свои планы. Будь Кира в городе,
он бы пошел, позвонил ей, сказал, что нельзя ему не идти, и пошел, и
веселился бы, вот в чем парадокс. А теперь у него всякая охота пропала.
Отговорился нездоровьем и вечером кружил у ее дома, не зная, куда себя
деть. Ни с кем разговаривать не хотелось. Ничего не хотелось. Такая
пустота, такая тоска его забрала, что представить не мог, как еще
четыре-пять дней маяться до отъезда без нее. Городок этот, Лыково, с его
перекопанными улицами, которые ремонтировали много лет, с редкими
фонарями, палисадниками, старым заколоченным под склад гостиным двором,
стал дырой, глухоманью, непонятно было, чего ради он, Чижегов, торчит
здесь. Он долго не мог заснуть. Ему вдруг подумалось: неужели и Кира вот
так же томится без него, когда он в Ленинграде. Никогда раньше ему это в
голову не приходило. Ей-то приходится месяцами ждать, да и когда он здесь,
то ведь тоже не каждый вечер они видятся. Неужели ей тоже бывает так пусто
без него, и некуда деваться, и все в неохоту? Уже почти два года так, да
это ж страшно подумать, если примерить к себе. Нет, такого быть не может,
успокоил он себя, у нее дом, дочь, друзья-приятели, она ж ни разу ему не