"Даниил Гранин. Все было не совсем так" - читать интересную книгу автора

крысами, с развешанным бельем, местными пьяницами, чудиками, сплетнями. Двор
был грязен, на него выходили черные ходы всех парадных подъездов. Двор жил с
утра до вечера своей трудовой жизнью. Здесь кололи дрова, пилили, в
прачечной стирали, кипятили, приезжали телеги разгружать помойку. Шла и
нетрудовая жизнь - под вечер сидели на лавочках женщины, болтали. Игры тех
лет, позабытые, ушедшие из жизни. Медные монеты были тяжелые, играли в
"выбивку". Д. был мастером выбивать тяжелым медным пятаком так, чтобы
перевернуть монеты вверх гербом. Другая игра была "в стенку". Играли в
"чижика". Но больше любили играть в подвижные игры, командные - в лапту,
в игру, которая почему-то называлась "штандер", в "казаки-разбойники".
Детвора дворовая имела свой неписаный устав или, вернее, кодекс
поведения. Д. испытал на себе опасность прослыть маменькиным сынком. Их
дразнили "Гогочка": "Мальчик Гога, мальчик Гога, кашка манная готова!"
Беспощадно относились к жадинам: "Жадина-говядина, пустая шоколадина". Или
такое: "Плакса-вакса-гуталин, на носу - горячий блин!" Дело не столько в
форме, убийственно было, как это все произносилось, задразнить могли до
слез: "Командир полка - нос до потолка!", "Воображуля первый сорт, куда
едешь, на курорт!" Сколько их было, дворовых дразнилок! За матроску Д. сразу
же выдали: "Моряк - с печки бряк!" Его то и дело ставили на место: "За
нечаянно бьют отчаянно", "Мирись, мирись и больше не дерись".
Отучили жаловаться родителям, отучили жилить, научили драться по
правилам.
Дом обследовали, облазили сверху донизу. Подвалы - где в клетушках
хранилось немыслимое барахло, дровишки, старая мебель, там бегали крысы,
пахло гнилью. Страшнее было на чердаках. Там что-то копошилось, шепталось,
там находили матрацы, на которых кто-то спал, мерцали в жидкой тьме зеленые
кошачьи глаза. Висели веревки. Кипы старых дореволюционных журналов. Вот тут
и началось пуганье, кто кого перепугает, самое место для засад, чтобы
выкрикнуть диким криком, а еще лучше хлопушкой из газет или трахнуть надутым
бумажным кульком. Теплые кирпичные трубы сочились дымком. Закопченные
балки - обнаженный скелет дома. Почти без перегородок открывалось огромное
пространство над всеми квартирами, можно было вылезти на железную крышу.
Кто-то на чердаке скрывался, это факт, валялись окурки, консервные банки:
"Сейчас как режиком заножу, будешь дрыгами ногать и мотою головать!"
Дворовая школа обучала плеваться сквозь зубы. Это у Д. получалось, у
него была щербина между передними зубами, и плевок летел стрелой. Вот со
свистом было хуже. Никак не мог научиться палым свистам. Пальцы в рот самый
сильный производят. Ему и пальцы совали - не получалось.
И вдруг однажды, летним днем, уже в деревне, вырвался у него оглушающе
сильный свист, он был один в лесу, никто не слышал, свидетелей не было, он
свистел и свистел, счастливый своей победой.
Не сразу школьное общество стало пересиливать дворовое. Преимуществом
двора была свобода. Самоуправство, свой суд, свои порядки, без учителей, без
школьных уставов. И еще, конечно, запретность. Можно было всласть ругаться.
У кого-то завелись "финки". Рассказы про гопников, про шпану, про
"чубаровское дело", как в Чубаровом переулке насиловали какую-то девицу.
Дворовое образование включало бандитскую кличку, блатные песни, приемы
борьбы, драки, похождения жуликов и, конечно, секс. Двор служил академией
запретного образования. То, что исключалось из школьных уроков и строжайше
запрещалось, можно было получить во дворе. В этом смысле "придворные" быстро