"Даниил Гранин. Все было не совсем так" - читать интересную книгу автора

Гвардейским значком, и рост подходящий, и собой вполне соответствует.
Признавалась, что и такого женского счастья достаточно, по военному времени
оно и не малое. Вспомнил, как водила показывать ульяновские, то есть
симбирские, деревянные особнячки, библиотеку, спуск к реке, бежала по
тропкам, как блестели ее разлохмаченные веселые кудряшки.
Спустя много лет на каком-то книжном базаре в Москве я надписывал свою
новую книгу. Когда меня просят: "Напишите мне что-нибудь", я теряюсь, я не
мастер экспромтов. Но тут мне продиктовали: "Пожалуйста, напишите на память
о том, что не случилось". Передо мною стояла девочка, подросток, было ей лет
пятнадцать-шестнадцать, что-то слабо знакомое в ее лице. Я спросил - кому?
Как ее звать? Она пожала плечами, засмеялась - это неважно. Я надписал.
Ночью в гостинице я вдруг вспомнил, кого она напоминала - Асю. Может, где-то
позади стояла ее мать, может, мать когда-то рассказывала ей, не знаю. В том,
что это была ее дочь, почему-то уверился. Было хорошо, что я не видел саму
Асю, что она осталась в том же доме над садом в переулке, заросшем травой,
остался балкон, тюфяк, постеленный на досках, все осталось как было,
появилась только эта неведомая мне девочка, дочь ее и ее мужа, или такого
же, как я, курсанта, потому что война шла еще два года и мы, курсанты того
училища, еще горели и горели в танках.

* * *

- Ну хорошо: Отчизна, Отчизна... и что дальше, что прикажете с ней
делать? Любить? Я вот приехал в Германию, поселился там, можно сказать,
иммигрировал. С женой, детьми. Нам дали жилье. Квартиру. Социальную. Но
отдельную, с удобствами. В Ганновере. Пенсию приличную. Дети устроились. Мы,
конечно, благодарны. Ведь никаких заслуг перед Германией у нас не было. Это
чувство благодарности перешло в симпатию, отчасти в признательность, почти в
любовь.

* * *

Смерть жены после многолетнего брака - это потрясение. Сметаются все
устои, все привычки. Прежде всего обнаруживается пустота. Пустое место за
ужином. Кресло, где она сидела, - пустое. Ни в одной комнате ее нет. По
привычке торопился домой, она там одна-одинешенька, ждет. Вошел, понимание,
что никто не ждет. Несу домой новость, не терпится рассказать, никого нет.
Каждый раз забываю, что ее нет.
Платяной шкаф. Там всегда было тесно от ее кофточек, блузок, юбок. Мы
их раздали. Покачиваются пустые плечики. Мне надо узнать, когда к нам
приезжал Роберт Фрост, какие стихи он читал. Спросить не у кого, она была
единственная, кто помнил. Все больше и больше вещей, которые она знала, а я
не знаю, не помню и уже не узнать, кругом посторонние люди. Набирается целый
материк безответного, того, чего мне уже никогда не выяснить. Кругом
необитаемый мир.
У Юры Рытхэу умерла жена Галя. Мы вдруг потянулись друг к другу. Он был
гуляка, теперь стал примерным... кем? Вдовцом?
Вот когда меня все назойливее донимает вопрос о существовании души.
Любой атеист, материалист знает, что у него-то душа имеется. Недоказуемо?
Душа обитает за пределами доказательств, как сны, как мечта, за пределами