"Филиппа Грегори. Привилегированное дитя " - читать интересную книгу автора

Глупенькая Шехеразада поранила себя.
- О, Шехеразада, - с испугом сказала я и вошла к ней в стойло. Она
засучила передними ногами, пытаясь приподняться, но задние ноги отказывались
служить ей. Я поняла, что ей плохо. Вся соломенная подстилка была пропитана
кровью и мочой и казалась красной, о, такой страшно красной в свете
наступающего дня. Она, должно быть, истекала кровью всю прошедшую ночь.
Прекрасный хвост яркого медного цвета весь слипся от засохшей крови. Когда
она опять попыталась приподняться, я увидела ее раны. На обеих задних ногах
виднелись ровные кровавые разрезы. Будто от ножа. Я дико оглянулась вокруг,
ожидая увидеть что-то острое в ее стойле- забытый плуг или разломанное
ведро, которые могли оставить такие раны. Но ничего не обнаружила. Было
похоже, что ее поранили ножом.
Ее ранили ножом.
Кто-то вошел в конюшню и поранил ножом самую лучшую нашу лошадь, лошадь
Ричарда, чтобы он никогда не мог скакать на ней.
Я не плакала, но меня сотрясала страшная дрожь.
Затем я поднялась и медленно-медленно, едва волоча ноги, пошла к дому.
Кто-то должен сообщить ему эту весть. Я так сильно любила Ричарда, что не
допускала и тени сомнения, что сделать это должна я сама. И никто, кроме
меня.
Это совершил Денч.
Ричард так сразу и сказал: "Это сделал Денч".
Денч, который знал, что жизнь устроена несправедливо.
В моей голове не укладывалось, как мог так поступить с беззащитным
животным человек, проработавший всю жизнь с лошадьми. Но мама, чье лицо было
бледным и каким-то опрокинутым, объяснила мне, что бедность заставляет людей
совершать странные и жестокие поступки.
Он кружил возле конюшни прошлой ночью, как сказал Ричард. Он затаил в
душе злобу против Хаверингов и против нас. Он проклинал нас в нашей
собственной кухне. Даже я должна была признать, что он в самом деле злой
человек.
Мама послала Джема к Неду Смиту, и тот, осмотрев Шехеразаду, сказал,
что сухожилия никогда не заживают и что она не сможет больше стоять на
ногах. Она не сможет больше стоять на ногах.
- Лучше убить ее, ваша милость, - говорил он, неловко стоя в холле, его
грязные ботинки оставляли мокрые следы на полу.
- Нет! - быстро крикнул Ричард. Слишком быстро. - Нет! Не убивайте ее!
Я знаю, что она останется калекой, но только не убивайте ее!
Широкое темное лицо Неда было каменным, когда он повернулся к Ричарду.
- Она ни на что не годится, - жестко сказал он. - Это рабочее животное,
а не комнатная собачонка. Если на ней нельзя скакать, то лучше убить ее
сразу.
- Нет! - повторял Ричард, и в его голосе звучала паника. - Я не хочу
этого. Это моя лошадь. И я имею право решать, будет ли она жить.
Мама покачала головой и, взяв Ричарда за здоровую руку, повела его из
гостиной.
- Нед прав, Ричард, - увещевающим тоном говорила она и, обернувшись,
кивнула Неду. - Она не сможет жить калекой.
Ричарда увели, а я осталась в холле. Нед бросил на меня грустный
взгляд.