"Сюзанна Грегори. Чума на оба ваши дома ("Хроники Мэтью Бартоломью" #1) " - читать интересную книгу автора

теплая сонливость. Приятно было бы вздремнуть. Шум во дворе почти утих, и
лишь приглушенный гул голосов доносился из зала, где шел пир. Место за
высоким столом будет пустовать, и его хватятся. Надо идти, не то Уилсон
воспримет отсутствие как личное оскорбление и устроит ему веселую жизнь.
Бартоломью несколько минут посидел неподвижно, потом заставил себя
подняться. Надо высидеть только до конца речей. Речи! Он едва не упал
обратно на кровать при мысли о напыщенных разглагольствованиях мастера
Уилсона, но во рту у него с самого утра не было ни крошки, а запахи с кухни
неслись упоительные.
Он поспешно стряхнул пыль и грязь, налипшие на его лучший плащ, и
одернул свое черное одеяние. Потом пересек двор и по пути заглянул проведать
Августа. Коммонеры занимали большой дортуар на верхнем этаже южного крыла,
но, поскольку Август разговаривал сам с собой и не давал остальным спать,
ему отвели маленькую отдельную комнатушку - привилегия, необычная для члена
коллегии, а для коммонера в особенности. В спальне коммонеров и в клетушке
Августа было темно, но Бартоломью различил силуэт Августа, лежавшего в
постели, и расслышал его медленное мерное дыхание. В главном дортуаре брат
Пол - еще один коммонер, слишком дряхлый, чтобы присутствовать на пиру, -
влажно закашлялся и что-то пробормотал во сне.
Успокоенный, Бартоломью прошел в зал и попытался незамеченным
проскользнуть к своему месту за высоким столом на возвышении. Уилсон подался
вперед и метнул на него неприветливый взгляд. Сосед Бартоломью Жиль Абиньи
уже успел перебрать вина и теперь потчевал брата Майкла рассказом о том, как
он развлекался в Лондоне с какой-то проституткой. Майкл слушал с совершенно
не подобающим монаху интересом. С другой стороны от Бартоломью два
францисканца, Элфрит и Уильям, с головой погрузились в дискуссию
относительно природы первородного греха. Уилсон, Элкот и Суинфорд сбились в
кучку и что-то затевали. Бартоломью медленно прожевал кусочек пряной оленины
и понял: он так привык к простой университетской пище, что обильно
приправленные яства и пикантные соусы стали для него тяжеловаты. Интересно,
много ли собравшихся объедятся и заболеют? Перед братом Майклом прямо на
глазах росла кучка обглоданных костей, и забрызганный жиром стол
свидетельствовал о том, что уж его-то подобные сомнения не смущают.
Взрыв хохота за студенческим столом оторвал Бартоломью от размышлений.
На тех немногочисленных трапезах, где дозволялись разговоры, члены колледжа
обычно говорили на латыни, а изредка - на придворном французском, и, как
правило, беседа носила ученый характер. Однако сегодня, в знак уважения к
городским гостям, Уилсон постановил, что беседовать можно на любом языке.
Бартоломью оглядел зал и отметил, что стены украшали цветастые гобелены,
выпрошенные и одолженные по такому случаю у других колледжей. В обычные дни
стены были голыми, дабы не отвлекать студентов от занятий, а скамьи, сейчас
затянутые богатыми тканями, из простого дерева. Одежды городских гостей
цветными мазками выделялись на фоне черных студенческих мантий. Повсюду
сновали слуги, разносили пузатые кувшины с вином и блюда с угощениями,
оставлявшие за собой дорожки пролитого жира. В закутке, где обычно сидел
студент, читавший Библию,* небольшая группка музыкантов силилась пением
перекрыть гул разговоров.
______________
* В средние века в столовых колледжей Кембриджа во время обеда
специально назначенный студент читал вслух отрывки из Библии.