"И.Грекова. Хозяева жизни (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

И.Грекова.

Хозяева жизни

-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "На испытаниях". М., "Советский писатель", 1990.
OCR spellcheck by HarryFan, 12 February 2001
-----------------------------------------------------------------------



Было это в конце пятидесятых годов. Я ехала в поезде в одну из дальних
моих командировок. На душе у меня была одна большая забота, какая именно -
говорить не стоит, потому что к моему рассказу это не имеет отношения.
Из-за этой заботы мне больше хотелось быть одной, и я почти не
разговаривала со своими соседями по купе. Их было двое. Один - военный,
бесформенно толстый полковник с прядью волос, переброшенной поперек лысины
от одного уха до другого. В дороге он сразу распустился и надевал китель,
только выходя на станциях, а так ехал в подтяжках поверх сиреневой
трикотажной рубашки (обычное, стандартное мужское белье). Он раздражал
меня своей манерой хлюпая пить чай, обручальным кольцом, вросшим в пухлый
волосатый палец, и тем общим разлитым тоном превосходства, который обычно
идет от высокого оклада в сочетании с низкой культурой.
Другой был, наоборот, аскетически худой, сутулый, с коричнево-смуглым
лицом, изрубленным морщинами. Когда он говорил, огромный кадык нырял, как
поплавок, на длинной шее. Несмотря на морщины, седые виски и поредевшие,
отступившие ото лба волосы, в нем было что-то неприятно-юношеское.
С этим было сложнее, чем с тем. Иногда он почти начинал мне нравиться -
и вдруг становился неприятен. Хорош был голос - глубокий, музыкальный, с
неуловимо изящными интонациями воспитанного человека. Такой голос сам по
себе было интересно слушать. И вдруг, как ножом по стеклу, в нем царапала
противная, лебезящая нота. Глаза - большие, голубые, блестящие, но взгляд
непрямой, уклончивый, а белки - в мелких кровавых жилках. Особенно
раздражала его подчеркнутая, ненатуральная вежливость. Стоило мне войти в
купе, как он вскакивал, расшаркивался и всеми средствами выражал
предупредительность. Но вот когда он молчал и задумчиво смотрел в окно, я
не могла оторвать глаз от его резкого профиля. Кого-то он мне напоминал.
Кого-то очень хорошо знакомого, с детства. Только на вторые сутки я
догадалась - кого. Это был Иоанн Креститель с "Явления Христа народу". Тот
же горячий, вдохновенный глаз. Та же впалая, скорбная щека. Это был Иоанн
Креститель - постаревший, полысевший, изрубленный жизнью.
Четвертое место в купе было не занято. И вообще в нашем мягком вагоне
было много свободных мест. В проходе обычно бывало пусто, и я подолгу
стояла у окна наедине со своей большой заботой. И в тот вечер, о котором
идет речь, я тоже долго стояла и смотрела. Мимо летели суровые,
изможденные, отработавшие свое степи. Была поздняя осень - начало зимы
по-здешнему. На всех неровностях голой земли, как седина в черных волосах,
лежали белые полосы инея. Местами ветер трепал сухие, мертвые стебли
бурьяна, почерневшие то ли от жестокого летнего солнца, то ли от мороза
ранней зимы. А над степью, снизу до половины неба, светилась нежная,