"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

вчера бился в банчишку с Олуховым: надул, подлец, да зато научил штуке,
говорит, в наследство оставлю... - И, наклонясь на ухо Званинцеву, он что-то
тихо сказал ему.
- Знаю, - холодно отвечал тот.
Сапогову принесли котлеты, и он бросился уписывать их с жадностию.
Антоша сидел против него, и, кажется, он был голоден.
- А славная вещь, ей-богу! Люблю я котлеты, - сказал Сапогов, поднося
вилку ко рту и пристально смотря на Антошу, - всегда ем котлеты, славная
вещь!
И, кончивши порцию, он утерся салфеткой и толкнул по плечу Антошу.
- Ну, кутнем сегодня, поедем.
Антоша молча повиновался и машинально встал со стула.
- Прощай, Званинцев, - сказал Сапогов, надевая шляпу, а lа Polka, - до
вечера.
- Прощай, - отвечал тот холодно.
- Ну, поедем, Антоша.... Шампанское, черт побери, поставлю, храбро
кутнем, - говорил Сапогов, щелкая по ладони пальцем... - А славный малый,
ей-богу, - обратился он к Званинцеву, показывая ему на Антошу, - без него бы
просто беда. Иной раз хандра щемит, страшная, хоть давись, а с ним и
разгонишь.
И, положивши руку на плечо Антоши, он запел: "О, Роберт, люблю тебя
сердечно. Любви Души моей ты не постигнешь вечно!". {8}
Они вышли.
Званинцев послал Антоше взгляд на прощанье, но то был взгляд не
презрения, а сострадания и участия.
Антоша поник головою и повлекся за Сапоговым.
Через 10 минут Званинцев взглянул на часы и, сказавши: "Ну, теперь
пора", набросил фуражку и вышел из кондитерской.

-----

На бронзовых часах камина било два часа.
Мари Воловская полулежала на маленьком турецком диване в маленькой, но
со вкусом убранной комнате, обитой темно-синим штофом.
В комнатке было полусветло, полутемно.
Левая рука Мари обвила шитую подушку, и к этой руке прильнула ее
маленькая головка.
Она была вся в белом. Она была бледна, как всегда. Мари Воловская
только что проводила мужа, который уехал куда-то обедать.
О чем она думала?
Длинные пальцы ее правой руки трепетали судорожно, как бы трогая
клавиши.
На полу лежал шитый маленький башмачок.
Ног ее не было видно из-под платья. Ее сжимал холод.
На часах било четверть третьего.
Она быстро приподнялась... Лицо ее запылало и приняло какое-то пугливое
выражение...
На нем сверкали то страх, то ожидание. Так ждет ребенок полуночного
часа, ребенок, напуганный суеверными рассказами няньки.
Послышался звон колокольчика.