"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

нему, как к человеку семейному, стали иногда заезжать играть и пить соседние
помещики с женами и домочадцами, когда прежде приезжали играть и пить одни,
да и то довольно редко; жена его была довольно скупа, а он сам не находил
особенного услаждения в разговорах о сенокосе да о выборах.
Тесть был очень беден, но переехал к нему только после слишком
усиленных и настоятельных требований и после нескольких вспышек Скарлатова,
который, несмотря на утилитаризм, был очень горяч.
Старик бригадир поместился в особенном флигеле и потребовал, чтобы с
ним же поместили маленького Ваню, которого физиономия почему-то ему
понравилась. Старик кроме мистицизма был заражен еще и лафатеровой
физиономикой. Это была уцелевшая развалина великого XVIII века, дряхлая, но
еще крепкая... Ребенок, который, как мы уже сказали, не боялся пистолетных
выстрелов, привык очень скоро к его резкому голосу, к его повелительному
тону, к его пронзительному взгляду.
Ему было уже три года, когда у полковника родилась дочь.
- Вот твоя невеста, Жанно, - сказал ему полковник, подведя его к
колыбели, в которой плакал крошечный ребенок.
Старик тесть наморщил брови.
На несоздавшуюся душу ребенка слова полковника произвели глубокое
впечатление: он почувствовал с этой минуты, что связан чем-то с крошечным,
крикливым, слабым ребенком, - а всякая привязанность, всякая связь тяжело
достается человеку. Рано или поздно ведь расторгнут же ее общественные
отношения или сам он? Ибо нет ничего, во что бы не ввязались отношения
общественные и беспокойный эгоизм человека.
Детей воспитывали отдельно; Ванечку, или Жанно, как звал его полковник,
которому тяжело было говорить не по-французски даже на родном наречии, -
Ванечку, говорю я, предоставили совершенно бригадиру и старому дядьке,
угрюмому, как осенняя русская ночь, - Мари (ибо русское уменьшительное
Машенька никогда для нее не существовало: отец и мать звали ее Мари, дворня
- Марьей Сергеевной, вся, без исключения даже ее старой няньки, прежней
няньки Ванечки), Мари воспитывалась на руках этой няньки, двух мамушек и
десяти штук горничных девок, отличавшихся от дворовых тем, что они очень
редко ходили босые и, в наказание за известные уступки матери-природе, были
разжалываемы строгой нравственностью барыни в дворовые, тогда как дворовые
просто ссылаемы были на деревню, эти наказания вполне и безусловно входили в
права домашней юстиции Анны Николаевны. Сергей Петрович в них не вмешивался,
потому что был утилитарист, а может быть, и по другой причине. Итак, детей
воспитывали отдельно, но играли они вместе.
Жанно было десять, Мари - семь лет. Жанно давно уже бегло читал, писал
и говорил по-французски и по-русски. Мари говорила по-русски, а читала
только по-французски.
Бентэм был англичанин, Оуэн тоже англичанин, великий Франклин был
американец, но говорил и писал по-английски. Вследствие этого Сергей
Петрович рассудил выписать из Москвы для двух детей какую-то мисс Томпсон,
на что бригадир кивнул утвердительно головою и сказал два каких-то
загадочных слова о _шотландских степенях_. {9}
Старику стукнуло восемьдесят, но он по-прежнему был бодр и прям.
Странно было то, что он глубоко, почти страстно привязался к своему питомцу,
который звал его дедушкой. Угрюмый и суровый со всеми, даже с зятем, который
мог бы понимать его, бригадир был нежен, как мать, к своему Жанно. Когда