"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

ребенок спал, старик часто склонялся над его маленькой постелью и смотрел на
него по целым часам с заботливою, беспредельною любовию, с каким-то тайным
ожиданием. Так ждут искатели философского камня расцвета таинственного
цветка - чада солнца.
За что полюбил его старик? Напоминало ли ему это прекрасное, нежное
лицо, эти большие глаза ребенка с выражением вовсе не детским, что-либо
давно минувшее, быть может, черты когда-то любимой женщины, или просто была
это жажда какой-нибудь привязанности, когда все нас оставляет, последнее
усилие утопающего схватиться хоть за соломину?
Когда старик сидел углубленный в чтение ветхих пергаментных книг,
ребенок сидел также за книгою, безмолвный, задумчивый. Это был странный
ребенок, или, лучше сказать, это было странное создание двух веков:
спартански-смелый, ловкий и сильный, он был, однако, важен и задумчив не по
летам.
Старик имел привычку при чтении говорить иногда с самим собою, когда
лицо его воспламенялось, но речи были так же загадочны и отрывисты; и
ребенок с непонятным наслаждением всматривался в его черты, жадно
вслушивался в эти темные таинственные речи.
И, заметивши это, старик вперял в него свой внимательный, пронзающий
взгляд, и Жанно не отворачивался от этого невыносимого многим взгляда.
Старик и ребенок понимали друг друга.
Бригадир воспитывал своего названного внука на древних, и тот полюбил
страстною любовию великую Грецию, с ее звонкими песнями, с ее
обожествленными силами, с ее алкивиадовскою жаждою жизни и с сократическим
равнодушием к смерти. Сергей Петрович ругал древних, любя только спартанцев
и Катона Утического, и говорил Ване о Наполеоне. Но для чистой еще души
ребенка между всем этим не было противоречия, и образ Наполеона сливался для
него с светлым образом Аполлона Гелиоса, победителя Тифона.
Так шло воспитание Званинцева. Приводить его в систему поручено было
какому-то выгнанному воспитаннику какого-то учебного заведения, которого
Скарлатов приютил у себя в доме, - человеку очень ученому, но горькому
пьянице. Его, впрочем, Ваня видел только в часы урока, остальное время утра
он сидел подле деда, после же обеда переходил в руки полковника, потому что
дед спал до шести часов...
Но наступал теплый летний вечер... вершины дерев огромного старого сада
начинали тихо переговариваться, небо окаймлялось розовой полосою - и двое
детей отправлялись гулять с мисс Томпсон.
Мисс Томпсон, добрая старушка, скоро уставала и садилась отдыхать, и
дети гуляли одни по длинным аллеям, никогда не исполняя предписаний мисс
Томпсон говорить по-английски и говоря на родном французском.
Они ходили и бегали... уставали и опять ходили, и все вместе, и все
рука об руку... И месяц через чащу ветвей обливал их своим влажным светом, и
было им привольно, и было им тепло друг подле друга, и было им безотчетно
весело друг подле друга, и в ушах Вани раздавались слова полковника: "Вот
твоя невеста".
Ване было пятнадцать, Мари - тринадцать. Они так же ходили по длинным
аллеям сада, они так же были вместе, они уже звали себя мужем и женою...
Бедные дети!
Мари развилась рано. Все, что чувствовал молодой Званинцев, все, что он
читал, проходило по ее душе. Бедные дети! Они жадно читали Байрона, потому