"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

устроил наилучшим образом. Мать Мари умерла в деревне, разбесившись не в
меру на оскорбительный ее нравственности проступок любимой горничной.
Старушка мисс Томпсон скончалась в Петербурге на руках Мари, благословляя ее
и вспоминая со слезами о своем "dear John", {дорогом Джоне (англ.).} который
никогда ее не слушался. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . .

-----

Между тем, когда Званинцев был у Воловских, другой знакомец наш Севский
сидел за письменным столом и грыз в зубах перо, склонясь над почтовым
листиком с вычурными бордюрами.
Комната или, точнее, комнатка молодого человека была мала, но чиста и
опрятна, даже изящна, если хотите, только немного щепетильно изящна. Все
было в ней так гладко, так опрятно, что не видно было ни порошинки песку на
столе, ни соринки на полу; в этой опрятности было что-то неприятно
натянутое, и слишком заметно было, что половая щетка работала слишком часто.
Комната была узка, но в ней кроме письменного стола были нагромождены еще
кровать с занавесом, маленький диван и фортепьяно, помещавшееся между
изголовьем кровати и диваном так, что большая половина этого дивана была
совершенно неудобна для сидения. Кроме того, остальную часть стен до двух
этажерок с прекрасно переплетенными книгами занимали плетеные стулья. На
столе, довольно поместительном, стояло множество безделушек, вовсе ни к чему
не нужных, разных пресс-папье, печатей, печаток и раковин для украшения.
Перед столом стояли кресла, обитые красною кожею. В комнату Севского надобно
было проходить через три парадные комнаты, не включая в это число маленькой
передней. Севский жил у матери, вдовы статского советника, служившего в
каком-то департаменте виц-директором, человека примерной честности,
оставившего ей пенсию тысячи в две рублей да наследственную деревушку из 50
душ, в Тверской губернии. Жили они очень чисто и прилично, но малейшее
уклонение от строгой дисциплины обыкновенных доходов повлекло бы в их быту
значительные изменения.
Севский сидел и грыз перо. Он сидел не за каким-нибудь отношением, а за
почтовым белым листком, на котором было написано "Lydie" с восклицательным
знаком. Кроме этого слова и огромного восклицательного знака, Севский,
несмотря на то что грыз перо чрезвычайно усердно, не прибавил еще ничего,
кроме другого, маленького восклицательного знака, за которым скоро
последовал третий.
Он был в видимом волнении; щеки его горели.
Наконец он схватил перо и начал:
"Lydie!!!" - (восклицательные знаки были расположены именно таким
образом).
"В первый раз решаюсь я назвать вас этим именем, решаюсь потому...".
Севский подумал, ища, вероятно, достаточной и основательной причины,
"потому что, - продолжал он как бы по вдохновению, - люблю вас, как сестру,
люблю слишком чисто, чтобы не позволить себе этого названия...".
За дверями раздался шорох, - Севский с досадою бросил поспешно письмо в
ящик стола и раскрыл какую-то книгу.
Вошла рыжая девка с половою щеткою.