"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

- Итак, мы не друзья, - сказал он наконец медленно и тихо... - Так, так
- иначе и быть не могло: это воля рока. И сказать ли вам откровенно, -
продолжал он, горько улыбаясь, - я бы презирал вас, если бы вы согласились
играть когда-либо второстепенную роль. Потому-то я и имею причины вас
любить, что ваша натура, как моя же, не признает над собою высшей.
Он замолчал. Севский с невольным смущением глядел на это высокое чело,
осененное тяжелою думою.
- Итак, мы не друзья, - повторил опять Званинцев после минуты молчания,
вставая со стула. - Мы не друзья, мы - враги.
Последние слова он произнес с безотчетной тоской и с какой-то немой
покорностию рока. В этом человеке хитрость тигра беспрестанно меняла пылкие,
женственные порывы.
- По крайней мере, вы хотели быть моим врагом, я вас люблю, - продолжал
он.
- Я сказал вам, что не хочу вашей любви, - отвечал Севский тихо и
сосредоточенно грустно.
- Да я не спрашиваю вашего позволения, - сказал Званинцев, - вас люблю
и буду любить, но, не погневайтесь, любить по-своему. я вас люблю и буду
любить в вас себя, и сделаю вас собою.
Такая страшная уверенность господствовала в холодном тоне Званинцева,
что молодой человек отступил с невольным ужасом.
- Да, я вас сделаю собою, и тогда моя роль на свете кончена, -
продолжал спокойно Званинцев... - Вы и Лидия будете моими последний
созданиями.
Севский, не в силах совладеть с своим гневом, сильно толкнул стул.
- Как вы еще молоды, дитя мое, - вскричал с циническим хохотом
Званинцев.
Но молодой человек был уже за дверью столовой.
Званинцев с большим удовольствием погладил свою густую черную бороду и
спокойно уселся за принесенную ему cotelette a la sauce Robert. {котлету под
соусом Робер (франц.).}
Он съел котлету, по-видимому с большим аппетитом, взглянул потом на
часы, стрелки которых показывали полчаса первого, спросил себе рюмку
рейнвейна, выпил и заказал себе еще что-то.
Но вот опять отворились двери первой комнаты и в столовую вошли два
новых лица.
Одному из них было лет двадцать семь. В его наружности было что-то
наглое: его походка, быстрая и резкая, напоминала полет ястреба, самое лицо
его создано было по типу головы хищной птицы. Кстати замечу, что, вовсе не
будучи физиономистом и последователем Лафатера, я привык распределять
человеческие лица по сходству их с головами животных, и вот что извлек я из
моих наблюдений: люди, похожие на хищных птиц, обыкновенно, очень смелы,
даже дерзки - это их общее качество, но ястребиные физиономии принадлежат по
большей части трактирным героям. Другое дело физиономия орлиная, которую
только слишком неопытный наблюдатель не различит от ястребиной. Итак, один
из вошедших был, как я сказал, очень похож на ястреба, и это почти все, что
можно сказать о нем; прибавить разве можно только то, что он был одет очень
богато, но пестро и безвкусно, и носил перчатки не на руках, а в руках,
вероятно от непривычки носить их.
Наружность другого, пришедшего с ним лица, была до того неопределенна,