"Аполлон Григорьев. "Роберт-дьявол" (Из записок дилетанта)" - читать интересную книгу автора

глухо звучал в бездне, - но он снова собрал все силы и, как огонь,
разрушивший последние преграды, поднялся до неба... И вновь зазвучал
приговор, зазвучал громовым, неразрешенным диссонансом... Совершилось!..
Драма кончилась непримиренная, неразгаданная, как участь человека.
Зашумела безумная оргия - но и среди ее веселого безумия слышались
чьи-то таинственные стоны. Они смолкли. Раздалась песня вину и веселью.
Занавес поднялся...
Вот они, веселые рыцари юга, чада Сицилии и Прованса, с песнею вину и
любви на устах - они, весело и разгульно порхавшие по жизни, они, поборники
кулачного права и верные паладины избранной красавицы... Вот и Роберт,
простодушный сын дикой Нормандии, рыцарски честный, добродушный,
доверчивый... Но за столом против него сидит другой. Мрачный, печальный, с
печатью проклятия на челе, но прекрасный, но величавый в своем падении - он
прикован взглядом к Роберту, и в взгляде этом так много страдания, так много
любви, так много иронии. Он молчит... изредка только звучный,
мужественно-сильный голос соединяется с песнью оргии... Посреди этих
разгульных тонов раздаются иные; так и слышно, кажется, что эти звуки
навеяны иной страною, иным небом; они просты, - но простота эта причудлива,
как простота средневековых легенд... И действительно - это пилигримы, и один
из них начинает свой наивный рассказ: "Ich komme aus der Normandie". {"Я
прибыл из Нормандии" (нем.).} И потом он поет страшную балладу, в простых и
почти веселых звуках которой слышится невольно что-то иное, леденящее душу,
так даже, что и комический ужас трубадура и рыцарей при словах: "Der Teufel
gar, der Teufel gar" {"Это же дьявол, это же дьявол" (нем.).} - переходит в
стон настоящего ужаса. Роберт оскорблен. Трубадур у ног его; опять раздается
новый мотив: "Ich komme aus der Normandie, mit meiner schonen Braut", {"Я
прибыл из Нормандии, с моей милой невестой" (нем.).} - и за ним исполненный
цинизма и суровости речитатив Роберта, на который не менее цинически
отвечает хор рыцарей... И вот влекут Алису... Взгляните на нее: она вовсе не
хороша, может быть, но в чертах лица ее так много девственной чистоты русых
дочерей Севера, но так жалобно звучат ее мольбы среди неистового хора...
Зато посмотрите, с какою ирониею глядит на эту сцену Бертрам!.. Но Алиса
узнала Роберта, она спасена: бешеная оргия смолкает в отдалении и
повторяющимися звуками...
Раздается ritornello {ритурнель, припев (итал.).} каких-то свежих,
благоухающих, как цветы, стеклянных звуков. Это ritornello - душа Алисы -
чистая и светлая, как сама природа. И весь разговор этих двух простых чад
суровой Нормандии полон патриархальной простоты... Но кто это стоит за
деревьями? Это опять он, опять Бертрам, колоссальный, недвижный, как
изваяние, с неизменною улыбкою горькой иронии, с гордо поднятым под тяжестию
проклятия челом. Это снова он - и таинственным ужасом обвевает оркестровка
рассказа Алисы, тем ужасом, который невольно чувствуешь в час ночи от
шелеста дерев и голосов кузнечиков в траве, ибо, в самом деле, в оркестровке
слышен стук кузнечиков, - да и нельзя иначе; Алиса - свежий цветок, дитя
непосредственных, природных впечатлений - формы ее чувствований так же
просты, как она сама...
Она убежала - воздушная гостья, и Роберт опять глаз-на-глаз с своим
демоном. Полный еще свежести и благоухания, он в эту минуту чувствует, что
его тяготит влияние Бертрама... "О, Robert, - начинает тот, - zehnmal mehr
als mein Leben, nie wirst erfahren du - wie sehr ich dir ergeben...". {"О