"Аполлон Григорьев. Офелия (Одно из воспоминаний Виталина)" - читать интересную книгу автора

Она и я - мы оба были дети.
Ее мать обратилась ко мне с просьбою сыграть что-нибудь. Я вышел в залу
и сел за рояль; она также вышла и облокотилась на доску... Она, казалось,
ждала, чтоб я начал разговор.
- Послушайте, - сказал я ей тихо и по-французски, - теперь дело идет о
вас, о вашей жизни...
- Я вас не понимаю, - отвечала она с самым наивным изумлением.
- Мне и вам притворяться некогда - я вам говорю, что дело идет о вашем
сердце.
- О сердце?.. У меня нет сердца! - и она засмеялась,
- Gnade, Gnade fur dich selber... {Пощади, пощади себя самого (нем.).}
- играл я почти с отчаянием.
Подошла моя мать.
- Ну что, Лиза, нравится ли тебе жених? - спросила она.
- Жених! какой жених, тетенька? - говорила Лиза с аффектированным
простодушием.
Мне было больно за нее, мне было больно за искажение ее природы... - я
кончил играть - я ушел наверх.
И вот я один - и сердце мое разбито...
Неужели прав Вольдемар? неужели страдание - блажь, вздор, неужели все
гадко, и все довольно гадостью?
Он хохочет злым смехом над моим отчаянием.
- Да тебе-то что? - говорил он, - разве ты влюблен в нее?..
И в самом деле, ведь она счастлива, ведь она больше ничего не требует,
ведь она отрекается от сердца... Я должен радоваться ее счастию. Так, по
крайней мере, говорит _нравственность_.

Сентября 10.

Вчера было обручение. Она стояла веселая и спокойная, но на жениха
смотрела она как на что-то совершенно чуждое и постороннее.
После обручения он пустился в нежности; она невольно отворачивалась.
И между тем - она была весела!
Все были довольны. Отец ее был пьян.
Когда мы шли домой, ночь была холодная, светлая: месяц вырезывался
светло и ярко. Во мне жило в эту минуту прошедшее, я снова мечтал, я
забылся... Нет, нет, - мое блаженство, мое страдание - только мое и ничье
более; другие - не поймут его, ибо не знают его, ибо другие - от мира.
Но зачем же сердце просит доверенности, зачем стремится оно жадно
разделить каждое святое, прекрасное впечатление?..

... Поговорим, мой милый,
О Шиллере, о славе, о любви! - {11}

сказал мне нынче Вольдемар, с тою редкою обаятельною улыбкою, за
которую я забываю все пытки, какими он меня мучит.
Я до зари просидел у его постели, слушая его рассказы о первых грезах
его поэтического детства, читая его стихи, рассказывая ему свои верования...
Да! Этот человек один из немногих избранников искусства - и у меня есть
назначение около него...