"Аполлон Григорьев. Мои литературные и нравственные скитальчества" - читать интересную книгу автора

очевидных "схваток" чего-то глубоко серьезного и тяжелого, звучащих
неожиданными взвизгиваниями скрыпок и виолончелей в allegro patetico,
доискиваясь или, лучше, дорываясь значения замедленных тактов в финале,
тактов, явно заклейменных какою-то мрачною и важною думою, тактов, снова,
хоть не так уже определенно-резко, возникающих в последующем развитии
музыкальной ткани, - еще вчера, говорю я, мы договорились с тобою опять до
тех веяний, которые так смешны нашим современным мыслителям.
Смешны-то они им смешны, в этом спору нет ни малейшего, равно как нет
спору и о том, что умственная жеванина, которой кормят они своих адептов,
несравненно доступнее, чем наши трансцендентальные бредни, но тем не меньше
(я ведь совершенно согласен с началами, выражающимися в твоем последнем
письме {3}), если трансцендентальные мысли возникают в мозгу "выродившихся
обезьян", которых невежды, не читавшие Молешотта и иных мудрых, обычно зовут
людьми, то нельзя не послать их к "тем особам", с которыми познакомил Фауста
ключ Мефистофеля, {4} а если нельзя, то мы с тобою имеем полное право дожить
свой век трансценденталистами. Да и то, правду сказать, если бы мы с тобою,
устыдясь в некотором роде своей несостоятельности перед великими
современными мыслителями, сказали который-нибудь один другому, как Фамусов
Чацкому:

Ты завиральные идеи эти брось,

то, вероятно, мгновенно расхохотались бы, как римские авгуры. {5}
Потому трансцендентализм - в своем роде "зарубки Любима Торцова": {6}
попадешь на "эту зарубку, не скоро соскочишь".
Да и совсем даже не соскочишь. Есть у меня приятель, {7} которого я ты
знаешь, человек поколения, так сказать, среднего между трансценденталистами
и нигилистами, совершенно удовольствовавшийся отрывочными психологическими
кунштиками {8} Бенеке, которые столь мало нас с тобою интересуют. Он поведал
как-то раз в искренней беседе один свой собственный психологический опыт,
весьма любопытный и даже назидательный. Он принимался читать "Систему
трансцендентального идеализма" Шеллинга с решимостью "проштудировать" его
основательно для доставления себе определенных понятий об этом хотя и
отжившем, но все-таки важном в истории мышления философском учении. Ну, как
тебе известно, отжившее учение сразу ошарашивает человека по лбу известного
рода распутием, потребностью - вывести или все мироздание из законов
сознающего я, или сознающее я из общих законов мироздания. Конечно, это в
сущности все равно, почему и является философия тождества, но распутие на
первый раз огорошивает, как та стена, на которую жалуется, например,
последний герой нашего друга Федора Достоевского. {9} Усердно штудировал и
пристально читал мой приятель, с тем же усердием и пристальностью, с какими
одолевал он "психологические скиццы" {10} и другие умственные мастурбации
Бенеке. Начал он уж переваривать и тот процесс, в котором из нашего
непосредственного, так сказать, объективного, еще слитого с предметом
познавания я выделяется я сознающее, в котором из этого сознающего внешний
предмет я выделяется еще я, которое уже подымается вверх над сознающим
внешние предметы я - и в некотором роде судит это самое, сознающее внешние
предметы я, в котором, наконец... Но тут мой крайне осторожный,
рассудительный и весьма не пренебрегающий жизненным комфортом приятель
схватился в пору, догадался, что соприкоснулся сфере, в которой начинается