"Аполлон Григорьев. Мои литературные и нравственные скитальчества" - читать интересную книгу автора{18} и что отсталые шли неуклонно вперед и выродились наконец в явно
торжествующее во множестве пунктов славянофильство... Факты, повторяю я, представляются за тридцать лет в вышеизложенном положении, и такое их положение мы должны взять за исходный пункт, если хотим как следует понять ту бывалую пору. Да вот! Я недаром, например, упомянул о таких памятниках известных литературных эпох, в которых они, т. е. эпохи-то, являются перед наблюдателем нараспашку, как с постели встали. В "Телеграфе" 30-го года, именно в томе 35-ом (я нарочно сверился в Публичной библиотеке, только забыл записать страницу), вы, просматривая отдел смеси, встретитесь с статьями о театре, подписанными буквами В. У., и сами натолкнетесь невольно на большую сравнительно с другими статьями статью - о мольеровском "Скупом" {19} в русском переводе и в русской сценической постановке... Если вы не будете читать между строками, вы ничего не поймете в этой бойко, умно и с ужасным азартом написанной статье. Продергивается в ней, и притом совершенно нещадно - до цинизма современных нам "абличительных" изданий, {20} - какой-то барин, член всех возможных клубов, неизменный партнер вистов и бостонов, имеющий знакомство в кругу литературной и литературно-официальной знати, а между прочим, из дилетантизма и от нечего делать удостаивающийся заниматься театром и литературой вообще и даже весьма исполненный претензий в этом деле, придающий себе и своим занятиям немалое значение. Затем разбирается перевод мольеровского "Скупого" до придирчивости бранно и до брани придирчиво. И для не посвященного в литературные мистерии той поры очевидны два факта: 1) что "продергиваемый" барин и есть именно самый-то переводчик "Скупого" и 2) что явной борьбы между партиями. Чтобы разом показать вам, в чем дело, в чем суть статьи, я только назову вам имена автора азартной статьи и переводчика "Скупого" - да отошлю вас за справкою к одной весьма легко приобретаемой книге. Переводчик мольеровского "Скупого" - С. Т. Аксаков. Фельетонист "Телеграфа" - В. А. Ушаков. Книга, к которой я отсылаю вас - "Собрание разных театральных и литературных воспоминаний" Аксакова. {21} И Сергея Тимофеевича Аксакова и его книги вообще - вы, вероятно, знаете, если вы только не ограничили свои чтения известными пятью умными книжками, да и в этом случае вы все-таки о них хоть слыхали. Но Василья Аполлоновича Ушакова, написавшего одну только замечательную, да и то в ту пору "замечательную" вещь, повестушку "Киргиз-Кайсак", {22} вы, если вы пятикнижник, совсем не знаете, да и, пожалуй, погордитесь сейчас же таким незнанием; если же вы - ни рыба ни мясо, т. е. ни мы, люди бывалой поры, ни люди новейшего пятикнижия, то имя это припоминаете смутно, вместе с серовато-грязноватой оберткой какого-либо учебника российской словесности времен минувших - ну, хоть милого учебника г. Георгиевского, {23} что ли, восторгающегося равно и "Борисом" Пушкина и "Тассом" г. Кукольника, - учебника чрезвычайно назидательного, как факт победы, совершенной понятиями романтической эпохи тридцатых годов, учебника, который совместил изумительно и самые застарелые основы эстетических учений "симандры" {24} и критические взгляды Полевого - и даже подчас целиком вносил на свои страницы свист Сенковского-Брамбеуса... {25} И потому я прежде всего обязан сказать вам, что Василий Аполлоноеич |
|
|