"Аполлон Григорьев. Мои литературные и нравственные скитальчества" - читать интересную книгу автора

прямо, как вороны летают. Миновали мы так называемое Болото... да! главное
представьте, что мы идем с вами поздним вечером. Миновали мы Болото с
казенным зданием винного двора, {5} тут еще нет ничего особенного. Оно,
пожалуй, и есть, да надобно взять в сторону на Берсеневку {6} или на
Солодовку, {7} но мы не туда пойдем. Мы дошли до маленького каменного моста,
{8} единственного моста старой постройки, уцелевшего как-то до сих пор от
усердия наших реформаторов-строителей и напоминающего мосты итальянских
городов, хоть бы, например, Пизы. Перед нами три жилы Замоскворечья, {9} то
есть, собственно, главных-то две: Большая Полянка да Якиманка, третья же
между ними какой-то межеумок. Эти две жилы выведут нас к так называемым
воротам: одна, правая жила - к Калужским, другая, левая - к Серпуховским.
{10} Но не в воротах сила, тем более что ворот, некогда действительно
составлявших крайнюю грань городского жилья, давно уж нет, и город-растение
разросся еще шире, за пределы этих ворот.
Я мог бы пойти с вами по правой жиле, и притом пойти по ней в ее
праздничную, торжественную минуту, в ясное утро 19 августа, {11} когда чуть
что не от самого Кремля движутся огромные массы народа за крестным ходом к
Донскому монастырю, и все тротуары полны празднично разрядившимся
народонаселением правого Замоскворечья, и воздух дрожит от звона колоколов
старых церквей, и все как-то чему-то радуется, чем-то живет, - живет смесью,
пожалуй, самых мелочных интересов с интересом крупным ли, нет ли - не знаю,
но общим, хоть и смутно, но общественным на минуту. И право, - я ведь
неисправимый, закоренелый москвич, - хорошая это минута. Общее что-то
проносится над всей разнохарактерной толпой, общее захватывает и вас,
человека цивилизации, если вы только не поставите себе упорно задачи не
поддаваться впечатлению, если вы будете упорно вооружаться против формы.
Но мы не пойдем с вами по этой жиле, а пойдем по левой, при первом
входе в которую вас встречает большой дом итальянской и хорошей итальянской
архитектуры. {12} Долго идем мы по этой жиле, и ничто особенное не поражает
вас. Дома как дома, большею частью каменные и хорошие, только явно
назначенные для замкнутой семейной жизни, оберегаемой и заборами с гвоздями,
и по ночам сторожевыми псами на цепи; от внезапного яростного лая
которого-нибудь из них, вскочившего в припадке ревности и усердия на самый
забор, вздрогнут ваши нервы. Между каменных домов проскачут как-нибудь и
деревянные, маленькие, низенькие, но какие-то запущенные, как-то
неприветливо глядящие, как-то сознающие, что они тут не на месте на этой
хорошей, широкой и большой улице.
Дальше. Остановитесь на минуту перед низенькой, темно-красной с
луковицами-главами церковью Григория Неокесарийского. {13} Ведь, право, она
не лишена оригинальной физиономии, ведь при ее созидании _что-то_ явным
образом бродило в голове архитектора, только это _что-то_ в Италии выполнил
бы он в больших размерах и мрамором, а здесь он, бедный, выполнял в
маленьком виде да кирпичиком; и все-таки вышло _что-то_, тогда как ничего,
ровно ничего не выходит из большей части послепетровских церковных построек.
Я, впрочем, ошибся, сказавши, что в колоссальных размерах выполнил бы свое
что-то архитектор в Италии. В Пизе я видел церковь Santa Maria della Spina,
маленькую-премаленькую, но такую узорчатую и вместе так строго стильную, что
она даже кажется грандиозною.
Вот мы дошли с вами до Полянского рынка, {14} а между тем уже сильно
стемнело. Кой-где по домам, не только что по трактирам, зажглись огни.