"Аполлон Григорьев. Мои литературные и нравственные скитальчества" - читать интересную книгу автора"Пират", или - как озаглавлен он в переводе г. Воскресенского - "Морской
разбойник". Равномерно огромное же впечатление оставила на меня "Легенда о Монтрозе", или "Выслужившийся офицер, или Война Монтроза", по старому его серобумажному переводу. О "Певериле" я не говорю. Я его в детстве не читал, а прочел уже в довольно позднюю пору в подлиннике, но, во всяком случае, причисляю его к сильным впечатлениям от Вальтер Скотта. Затем, странное тоже дело, одна из поэм его в непотребнейшем переводе под названием "Мармиона, или Битва при Флодденфильде" - перечитывалась мною несколько раз в детстве. Из нее превосходно передан Жуковским известный отрывок "Суд в подземелье", но, повторяю, не в этом художественно переведенном отрывке я с нею познакомился. У нас в доме вообще не особенно любили Вальтер Скотта и сравнительно не особенно усердно его читали. "Морского разбойника" даже и до конца, сколько я помню, отец не дочел - так он ему показался скучен. "Выслужившегося офицера" хоть и прочли, но отец жаловался на его растянутость, "Мармионы" же осилили разве только станиц десять. Вообще как-то форма изложения - действительно новая и притом драматическая у шотландского романиста - отталкивала от него старое читавшее поколение. "Как пойдет он эти разговоры свои без конца вести, - говаривал мой отец, - так просто смерть, право", - и пропускал без зазрения совести по нескольку страниц. Вырисовка характеров, к которой Вальтер Скотт всегда стремился, его не интересовала. Ему, как и множеству тогдашних читателей, нравилась всего более в романе интересная сказка, и потому естественно, что знаменитый романист нравился ему там только, где он или повествовал о важных исторических личностях или - как похождения. Вдумавшись впоследствии в причины моего малого сочувствия к множеству самых хваленых романов Вальтер Скотта и, напротив, очень сильного к вышеупомянутым, я нашел, что я был совершенно прав по какому-то чутью. Искусство живет прочно и действует глубоко на душу преимущественно одним свойством (кроме, разумеется, таланта художника) - искренностию мотивов или побуждений, от которой зависит и самая вера художника в воссоздаваемый им мир, а "без веры невозможно угодити богу", как сказано в Писании, да невозможно угодить вполне и людям. Шотландец до конца ногтей, сын горной страны, сурово хранящей предания, член племени, хотя и вошедшего в общий состав английской нации и притом свободно, не так, как ирландское, - вошедшего, но тем не менее хранящего свою самость и некоторую замкнутость, - Вальтер Скотт весь полон суеверной любви к старому, к преданиям, к загнанным или сгибшим расам, к сверженным династиям, к уцелевшим еще кое-где, по местам, остаткам старого, замкнутого быта. Случайно или не случайно - деятельность его совпала с реставрационными стремлениями, проявившимися после первой революции во всей Европе. Но - опять-таки - совсем иное дело эти реставрационные стремления в разных странах Европы. В Германии - как я уже сказал - под этими реставрационными стремлениями билась в сущности революционная жила; во Франции они были необходимой на время реакцией, выродившейся в новую революцию тридцатого года, у нас, наконец, они были и остались простым стремлением к очищению нашей народной самости, бытовой и исторической особенности, загнанных на |
|
|