"Владимир Григорьев. Коллега - я назвал его так (Авт.сб. "Рог изобилия")" - читать интересную книгу автора

пивным залом. Прямо у входа за столиком в единственном числе восседал
мужчина, в его правой татуированной руке дрожал бокал с жидкостью, скорее
всего алкогольных свойств. Он оглядывался по сторонам.
- Жизнь - копейка! - отчаянно выкрикнул он. Ему требовался собеседник.
Так, так. У меня молниеносно созрел план. Через секунду я уже сидел
рядом с ним.
- Пей! - Он двинул фужер ко мне, плеснув на скатерть. В носу у меня
густо защекотало от спиртного запаха. (Я знал его, этот запах. Спиртом я
чищу детали, обезжириваю их. В обмен на старые флаконы его выдают в
пунктах химической профилактики.)
- Непьющий, - ответил я, придавая голосу сочувственные интонации, - вот
разве так, о жизни поговорить...
- Наука сломала об меня все зубы, - свирепо изрек он.
("Общение - величайшая роскошь!" - говорит Экзюпери.)
- Лечила, лечила, а пользы никак нет.
Он помолчал, оценивая действие сказанного, улыбнулся, показав золотой
зуб, и добавил:
- От алкоголизма лечила...
- Друг мой, - как можно мягче начал я, - если наука не помогла вам, то,
быть может, вы поможете ей. Науке.
- Она мне нет, и я ей нет. Баш на баш.
Он был прост в своем великолепном невежестве. Он уже воображал, что
наука и впрямь зависит от него. Правда, не все его термины были понятны
мне. Но в общем я его понимал.
- А может, дружок, попробуем еще разок?
- На свете счастья нет, - с чувством затянул собеседник, - а есть покой
и воля. - Некоторые слова романса он кроил на свой лад, но что делать, я
пошел ва-банк.
- Давно, усталый раб, замыслил я побег, - наши голоса сплелись, поплыли
над опустевшими столиками.
Обнявшись, мы вышли на улицу. Дома уже притушили окна, отходили ко сну.
Запоздалые прохожие почтительно обходили нас стороной.
- Отчаливай! - радостно кричал им спутник, но песню не бросал.
- В обитель даль-льнюю трудов и чистых нег-г, - голосам не хватало
тесного уличного пространства, и они уходили вверх, к утопающим в темноте
крышам. Да, в обитель. Трудов. Нет.
Мы шли ко мне домой.
Утром я на цыпочках прошел в кабинет, тихо открыл жалюзи. Золотистый
поток пронзил простор кабинета, сквозь узкие прорези жалюзи рвалась теплая
солнечная метель. Я огляделся. Все оставалось на местах. В углу стоял
готовый к старту трансформатор сна, на диване нежился в крахмальных
простынях вчерашний человек. Еще не старый, но осунувшийся, воспаленный,
проспиртованный. "Хронический алкоголизм", - значилось в его пенсионной
книжке.
- Рассолу, - прохрипел он, не открывая глаз. Банка рассола, играя
изумрудными глубинами, уже стояла вплотную к дивану. Это понравилось ему.
Он сделал несколько мощных глотков, оглядел комнату, потом закурил, ничуть
не удивляясь месту пробуждения. Видно, привык он просыпаться где угодно,
только не у себя дома.
- Болит? - я постучал по голове.