"Ольга Григорьева. Ладога " - читать интересную книгу автора

мял его на слух и так, и этак, прикидывал: "Славен, Славен, Славен..."
- Верно болтают люди - умен ты, - сказал наконец. - Быть тебе при моем
сыне наставником...
Разве мог я когда о такой чести мечтать?! Не мудрено, что всю душу в
мальчонку вкладывал, - самолюбие да тщеславие свое тешил.
Славен рос быстро. Года летели словно птицы - вроде только что были
рядом, глядь - а уж едва виднеются за облаками...
Как вышло, что привязался я к упрямому, умному и своенравному
мальчишке? Как растопил он мое сердце, чем сломал лед, от других
отделяющий? Может, случилось это, когда потерял он мать и прибежал ко мне -
испуганный, дрожащий, но по-прежнему упрямый? Он так и не заплакал тогда...
По-своему, по-мальчишечьи боролся со смертью, родительницу отобравшей, и
победил, пусть хоть в малом...
Были те годы для меня будто медовуха перепревшая, сладкими - опять
любил, и горькими - таил от всех эту любовь. Славен был сыном Старейшины;
как смел я мечтать, чтоб стал он моим сыном? Вновь я начал бояться: не за
себя - за него, молодого, горячего, несмышленого...
Верно, потому и дрогнуло недобрым предчувствием сердце в ту страшную
ночь, когда завопила Сновидица, людей к кострищу собирая... Сжалось, беду
чуя...


СЛАВЕН

Голос у нашей Сновидицы - что охотничий рог, коим по весне оленьих
маток призывают. Уж если заголосит она - все печище на ноги поднимется и
сбежится слушать, о чем орет старуха. На что отец мой удал да смел был, а
услышал средь ночи ее вопли - вскочил, заозирался испуганно. Редко
Сновидица о добром вещала, чаще беды да неудачи предрекала. А в эту ночь и
вовсе спятила.
- Вставайте, люди добрые! - кликала. - Вставайте и внимайте Княжьей
воле! Вставайте для радости!
Вставайте для печали! Сам Князь избранных укажет! Угольным крестом
отметит!
Полуголые да перепуганные люди повыскакивали из домов, ринулись на
свет костра. Лица у всех помятые, исполошные - средь ночи подняла старуха
да и не случалось еще такого, чтобы сам Князь Ладожский к болотному люду
обращался! Вести из далекой Ладоги бывали, конечно, и указы Княжьи ведунья
частенько выкликала, а жили все же своим умом да по своей совести. Ладога
далека, не пойдешь к тамошним боярам суд вершить, вот и шагали, чуть что, к
моему отцу, кланялись ему в ноги:
- Рассуди, Старейшина. Реши дело миром.
Отец и судил, как умел - твердо да сурово. В наших краях иного суда не
признают - не выживешь в Приболотье без строгого закона. Отец в печище
нашем - и правда, и доля, и единственная надежа в беде. Даже Сновидица его
почитала, говорила мне, когда еще мальчишкой был:
- Светла голова у твоего батюшки, правдиво сердце, учись, пока не
повели боги в дальний путь да имя не сменили.
Я ее понять не мог. Боги... Путь... Имя... Глупость какая-то...
Нравилось мне имя Славен, коим нарек меня ученый муж, Хитрец, и менять его