"Пьер Грималь. Сенека " - читать интересную книгу автора

императорский культ? Голос государственного деятеля, озабоченного охраной
общественного порядка, явно заглушает здесь голос философа. Действительно,
та же самая цитата, приведенная Августином, содержит признание выдающейся
заслуги еврейского народа, выгодно отличающегося от прочих народов тем, что
он понимает "смысл своих обычаев". Это означает, что Сенека видел в законе
Моисея рациональную основу, и, хотя большинство евреев этой основы не
сознавали, дела это не меняло. Но и Филон всем своим творчеством стремился
прежде всего к толкованию Закона с точки зрения разума.
Вместе с тем, принимая близко к сердцу общую тенденцию интерпретации
иудаизма с позиций стоицизма, соглашаясь с ней в принципе, Сенека отнюдь не
разделял всех выводов и заключений иудейских мыслителей. В одном из "Писем к
Луцилию" он даже предпринял попытку самостоятельной трактовки еврейского
обычая, запрещающего зажигать огонь в субботу. Любопытно, что версия Сенеки
не имеет ничего общего с объяснением Филона, комментирующего тот же самый
обычай в своей работе, посвященной "особым законам". Огонь, сообщает Филон,
является орудием рабского труда; Сенека же полагает, что, во-первых, боги не
нуждаются в освещении, а во-вторых, запах дыма неприятен и людям. Почти
вольтерьянская ирония, сквозящая в этом замечании, вызывает серьезные
сомнения в искренности интеллектуальной симпатии автора к еврейскому закону.
Проблема, однако, усложняется, едва стоит заметить, что отрывок,
трактующий запрет на возжигание огня в субботу, взят из письма, почти
целиком посвященного критике морали, основанной на паренетике, то есть
эмпирическом изучении отдельных поступков. Критика эта заимствована главным
образом у стоика Аристона. Но аналогичные идеи, причем выраженные
практически в тех же самых терминах, встречаются и у Филона. Моисей,
утверждает Филон, не пожелал ограничиться провозглашением простых и ясных
законов, но попытался дать им объяснение, доказывая, что особый город иудеев
есть образ универсального города. Поэтому напрашивается вывод, что Сенека и
Филон независимо друг от друга обращались в качестве первоисточника к
Аристону, если только ссылку на еврейский закон, вряд ли фигурировавшую у
Аристона, не считать для Сенеки случайной. Возможно, ситуация прояснится,
если мы допустим, что, вспоминая через тридцать с лишним лет о своем
пребывании в Египте, Сенека возвращался памятью к тем оживленным дискуссиям
о паренетике, которыми так увлекались александрийские евреи. Сама духовная
атмосфера его рассуждений на эту тему определяется не школой, а гораздо
более широким и комплексным подходом, о существовании которого он впервые
узнал именно в Египте. Даже традиционные проблемы получили у него новое
освещение. Он рассматривал их не только как стоик, но пропускал через призму
общечеловеческого сознания, не забывая об их многогранности. Стоики
полагали, что сформулированные ими выводы имеют универсальную ценность;
Сенека попытался проверить эти выводы не только на греках или римлянах, но и
на всех без исключения людях доброй воли, каких бы религиозных и
нравственных принципов те ни придерживались.
Знал Сенека о поисках Филона или не знал, но по основным пунктам их
мнения совпадали. Как один, так и другой утверждали, что философия не
является целью земной жизни, даже если в ней заключается счастье человека;
философия "метит выше; я озираю целый мир, говорит она, и не участвую в
сделках смертных, довольствуясь ролью советчика". Как для Филона, так и для
Сенеки философия представляла собой целостную систему мышления, не имеющую
иного источника, кроме Бога, и иной цели, кроме Бога.