"А.С.Грин. Алые паруса (Феерия)" - читать интересную книгу автора

табурета; он видел сбоку, не поворачивая головы, что она
хлопочет утешить его, и чуть было не улыбнулся. Но улыбнуться
- значило спугнуть и смутить девушку. Она, приговаривая что-
то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала
в усы и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими
тоненькими пальцами, сказала: - "Ну вот, теперь ты не
слышишь, что я тебя люблю". Пока она охорашивала его,
Лонгрен сидел, крепко сморщившись, как человек, боящийся
дохнуть дымом, но, услышав ее слова, густо захохотал.
- Ты милая, - просто сказал он и, потрепав девушку по
щеке, пошел на берег посмотреть лодку.
Ассоль некоторое время стояла в раздумье посреди комнаты,
колеблясь между желанием отдаться тихой печали и
необходимостью домашних забот; затем, вымыв посуду,
пересмотрела в шкалу остатки провизии. Она не взвешивала и не
мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что
в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти
пусты, нет масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на
исключение, отдыхал глаз, - был мешок картофеля. Затем она
вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья
юбке, но тут же вспомнив, что обрезки материи лежат за
зеркалом, подошла к нему и взяла сверток; потом взглянула на
свое отражение.
За ореховой рамой в светлой пустоте отраженной комнаты
стояла тоненькая невысокая девушка, одетая в дешевый белый
муслин с розовыми цветочками. На ее плечах лежала серая
шелковая косынка. Полудетское, в светлом загаре, лицо было
подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для
ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью
глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой
чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого
лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но
их совокупность, стиль - был совершенно оригинален, -
оригинально мил; на этом мы остановимся. Остальное
неподвластно словам, кроме слова "очарование".
Отраженная девушка улыбнулась так же безотчетно, как и
Ассоль. Улыбка вышла грустной; заметив это, она
встревожилась, как если бы смотрела на постороннюю. Она
прижалась щекой к стеклу, закрыла глаза и тихо погладила
зеркало рукой там, где приходилось ее отражение. Рой смутных,
ласковых мыслей мелькнул в ней; она выпрямилась, засмеялась и
села, начав шить.
Пока она шьет, посмотрим на нее ближе - вовнутрь. В ней
две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной
прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса,
ремесленника, мастерившая игрушки, другая - живое
стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с
тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света,
падающих от одного на другое. Она знала жизнь в пределах,
поставленных ее опыту, но сверх общих явлений видела