"Я.И.Гройсман, Г.П.Корнилова. Встречи в зале ожидания: воспоминания о Булате Окуджаве " - читать интересную книгу автора

отмалчивалась, пока откуда-то издали не донеслось, наконец, сквозь сухое
пыльное потрескивание:

"Вы слышите, грохочут сапоги..."

И я услышал.
Так началось мое знакомство с песнями Булата.
Я слушал их везде, где только мог. Запоминались они легко, без усилий.
Именно так, как тогда запомнились, и стану цитировать их здесь, нарочно не
сверяя по текстам, чтобы сохранить аромат первого впечатления. Уверен, что
отклонения от "канона" если и будут, то минимальные.
Дополнительная награда состояла в том, что моих скромных гитарных
навыков и музыкальности хватило, чтобы исполнять услышанное самому. О
солдатах, ушедших в туман, я спел в тот же вечер, когда впервые узнал про
них.
А потом были "Ленька Королев" и "Простите пехоте...", "Ах, Арбат..." и
"Опустите, пожалуйста, синие шторы...", "До свидания, мальчики..." и
"Московский муравей" - всё, словно прочитанное кем-то во мне и мне
возвращенное. Такой и должна быть поэзия - милосердной и сострадательной,
сдержанной и мелодически точной. А холодные выдумки, неуправляемые навороты,
установочная заданность ей только мешают. Лишенные эстрадного нажима, никем
не заказанные автору, кроме его собственной отзывчивости на жизнь, эти песни
и оказались нужней многого другого в нашей жизни. Духовный мир поколения
обогатила неожиданная фигура своеобразного романтического скептика: без
сантиментов нежного, возвышенно-приземленного, взыскательно-великодушного.
На фоне медных литавр и расхожего примитива, поддельных чувств и унылого
ханжества тихая гитара Булата, его чистое дыхание, проникновенная
лиричность, выстраданное свободолюбие говорили о том, что у нас на глазах
свершается нечто, происходящее далеко нечасто даже в такой обильной
талантами стране, как Россия. Явление поэта, выросшего среди нас, живущего
вместе с нами, бродящего по нашим переулкам, перекресткам; поэта, чья судьба
соприкасается с нашими судьбами, - это ведь не просто так... Его песенный
дар в сочетании с деликатностью и внутренней твердостью, внешняя лояльность
при ощутимой оппозиционности, отчетливость гражданской ноты и творческая
гибкость, скромность и самоирония сделали Окуджаву любимцем интеллигенции, и
не только русской.
Оттолкнувшись от старинного городского романса, Окуджава придал
органичной и безотчетной фольклорной основе продуманность и шарм
профессиональной поэзии, сохранив естественность прототипа. В основе его
работы лежали вкус, лаконизм и точность: эмоциональная, смысловая,
интонационная. Удивительно то разнообразие мелодий и ритмических рисунков,
которые он извлекал из нескольких минорных аккордов, взятых в двух-трех
тональностях. Ему - человеку в узко-школьном значении слова музыкально
необразованному - могли бы позавидовать многие сочинители крупных форм, ведь
он умел то, что давалось вовсе не каждому из них: преображать звуковой хаос
в простой и ясный космос одушевленной мелодии. Моцарт считал, что самое
трудное в музыке - написать простую песенку, которую подхватили бы все.
Именно это - самое трудное - и удавалось Булату. Свои сочинения он так и
называл "песенками", пряча за непритязательностью и как будто легкомыслием
формы серьезность содержания, щепетильное отношение к выразительности и