"Ольга Громыко. Грань - 2" - читать интересную книгу автора

берегу, свое местечко заповедное; от чужого глаза прячется в камышах
просмоленная лодчонка, для надежности - с вынутыми и отдельно схороненными
веслами. И хотя все давным давно знают, кто, где, как, что и на что ловит,
но виду не подают, и, на чистой воде встретившись, даже не здороваются: а ну
как подумает Водяной, что вместе пришли, и разделит положенный улов на
двоих? Только мальчишки с крыгами и топтухами сообща затоки баламутят,
мелочь для уток промышляют.
Зато уж потом, как сдадут бабам улов и соберутся вечерком на посиделки,
такие байки травить начнут - только держись! И как только лодка не
перевернулась, как хвостом ее не перешиб сомище семипудовый, на леску о трех
волосьях клюнувший, да, экая досада, в единой ладони от борта сорвавшийся!
Миновали последний перелесок, и селение легло перед ними, как на
ладони: две-три дюжины дворов с единственной вымощенной досками улицей, к
которой петляющими змейками сбегались узкие тропки от хатенок.
Жалена уверенно повела вдоль заборов, дощатых и плетеных, перевитых
жилами сухого вьюнка с черными коробочками семян. Убранные поля больше не
требовали заботы, скотина не находила травы на заиндевевших лугах, к озеру
было не подступиться, и сидевшие по домам селяне занимались скопившейся за
весну, лето и осень работой: женщины сучили нитки, пряли шерсть и лен, шили,
вязали, мужчины мастерили всевозможную утварь из дерева, кожи и глины,
старики плели лапти, тешили внучков сказками да былинами. И теперь все, от
мала до велика, высыпали за порог, чтобы подивиться на Жалену и ее спутника.
Им обоим было не привыкать к испытующим, недоверчивым взглядам, они
просто не обращали на них внимания, уверенно шагая к дому местного
старейшины.
Двор был замкнутый, веночный. Жилье и прочие пристройки - изба, сенцы,
баня, поветь, клеть, погреб, хлева и гумно размещались по кругу двора.
Единственный проход между ними стерегли глухие крытые ворота. И горьчцы -
высокие, в пояс. Узкие резные листья, прихваченные ночным морозцем,
почернели и скрючились, ломкими хлопьями пепла осыпаясь к подножию куста,
где упрямо курчавились зеленые молодые побеги, что перезимуют под снегом и
тронутся в рост с наступлением тепла. Цветы же, собранные в широкие метелки,
ярко багровели на голых стеблях, как выступившая из ран кровь. Уже и стебель
почернел на изломе, а цветы все не желают мириться с неотвратимой погибелью,
еще долго будут светиться из-под снега живым огнем. За то и любят сажать их
на воинских курганах. Жалена мимоходом огладила встрепанные лепестки,
вспомнила те, другие, что уже семь лет берегут покой самого главного в ее
жизни человека, вдохнула горьковатый аромат, и что-то горько и тревожно
защемило в груди, обернув выдох беззвучным всхлипом. Не сберегла. Ни его, ни
драгоценного дара, наспех переданного на прощание. Теперь плачься, дура,
распускай сопли о несбыточном...
Жалена решительно отерла лицо ладонью и кулаком постучала в гулко
откликнувшуюся створку. Слаженно залились лаем цепные кобели, попробовал
тонкий голосок щенок-несмышленыш, сорвался на скулеж и смущенно примолк.
Долго ждать не пришлось. Ворота отворились, и к путникам вышел
староста - косая сажень в плечах, борода лопатой, рыжая с частой проседью.
Он заметно хромал, тяжело выбрасывая вперед и чуть в сторону правую ногу.
Давным-давно, в бытность его княжьим кметом, уже павший оземь супротивник
как-то изловчился, да и достал перешагнувшего через него кмета мечом под
коленку, рассек сухожилие. Нога зажила, но перестала гнуться, закостенела.