"Леонид Петрович Гроссман. Исповедь одного еврея " - читать интересную книгу автора

поджогах и разгромах, от которых не были свободны ни кладбища, ни школы.
Массовые изгнания, беспощадные заключения в гетто, истребительные налеты
Хмельничины, наконец, жестокие поветрия и голодные годины - все это
понемногу истощило виленское еврейство, которое уже в начале XVIII столетия
являло печальную картину неизбывной нищеты и унизительной подчиненности.
Но несмотря на тягостные внешние условия, умственная деятельность здесь
ни на мгновение не замирала. В Вильне можно было найти всевозможные оттенки
еврейской мысли: от фанатических исповеданий старины до отважнейших
освободительных исканий. Знаменитый раввин по прозванию Гаон представлял
здесь национальную традицию и считался столпом старинной доктрины. Под
берлинским влиянием уже к концу XVIII в. здесь начинает сказываться дух
просвещения, стремящийся высвободить еврейское сознание из дряхлеющей
раввинской схоластики. Но наряду с рационалистами оживленно действуют и
поклонники Каббалы, и последователи вольнодумного Бешта, еретически
настроенные хассиды. В начале столетия здесь славился доктор Падуанского
университета, лично знавший знаменитого поэта и филолога - итальянского
еврея Луцатто. Все направления иудаизма имели здесь своих представителей,
все оттенки еврейской мысли многокрасочно отражались в печати и устных
прениях, создавая особую атмосферу философских диспутов, идейных борений,
отважных новаторских дерзаний и страстных возмущений в стане ревнителей
канонического предания.
В этом городе с профилем средневекового бурга, с легендарной стариной и
кипучей умственной жизнью, с поразительным возбуждением ищущей мысли вокруг
острых проблем столкновения библейских заветов с новейшей европейской
культурой, родился в 1842 году герой предстоящей повести - Авраам-Урия
Ковнер.

II

Он родился и жил в нищете. Первое воспоминание его связано с пустячным
обстоятельством, которое было признано в обстановке душной нужды семейным
несчастьем. В нескольких словах он запечатлел впоследствии эту домашнюю
катастрофу, ставшую его первым жизненным впечатлением.
"Отец мой случайно потерял на улице четыре рубля. Событие это,
по-видимому, причинило большое горе всему нашему семейству. Отец, помню,
оплакивал потерю горючими слезами и несколько дней подряд все ходил на
поиски, надеясь как-нибудь найти деньги, а мать была страшно угрюма и зла;
другие же члены семьи все это время молчали и дрожали в разных углах".
Нищета ожесточала. Мелкие и комические неурядицы хозяйственного быта
принимали подчас трагический характер и разрастались в безобразные сцены. "У
нас в доме никогда не было ни молока, ни коровьего масла, мясная пища
употреблялась лишь по субботам и праздникам, и то в самом ничтожном
количестве, фунта два-три на все семейство на три субботние "пиршества",
причем для жарения употреблялось гусиное сало. И вот однажды домашний кот,
пронюхав, где находится лакомое блюдо, ухитрился стащить оставшееся в
маленьком горшке гусиное сало. Отец был так поражен этим "несчастием", что
решил убить похитителя. Заметив кота, он бросил его в мешок и стал колотить
мешком об стену. Кот метался в мешке и отчаянно ревел, а отец еще больше
свирепел, продолжая бить кота. Но наконец он не выдержал раздирающего душу
крика несчастного животного и бросил мешок об пол. Кот, как бешеный,