"Василий Семенович Гроссман. Дорога" - читать интересную книгу автора

жизни.
Беспрерывный сверхтруд, холод, стертая шлеей до мяса шкура на груди,
кровавые болячки на холке, боль в ногах, сбитые, крошащиеся копыта,
обмороженные уши, ломота в глазах, рези в животе от мерзлой пищи и ледяной
воды постепенно вымотали мускульные и душевные силы Джу.
На него шло огромное равнодушное наступление. Колоссальный мир равнодушно
наваливался на него. Даже злоба ездового прекратилась - он съежился, не
дрался кнутом, не бил сапогом по чувствительной косточке на передней ноге...
Медленно, неминуемо война и зима подминали мула, и Джу ответил на огромное
равнодушное наступление, готовящееся уничтожить его, своим безмерным
равнодушием.
Он стал тенью от самого себя, и эта живая пепельная тень уже не ощущала ни
собственного тепла, ни удовольствия от пищи и покоя. Ему было безразлично,
двигаться ли по обледенелой дороге, перебирая механическими ногами, или
стоять понуря голову. Он жевал сено равнодушно, без радости, и так же
равнодушно переносил он голод и жажду, секущий зимний ветер. Глазные яблоки
ломило от белизны снега, но сумерки и темнота были ему безразличны, он не
хотел и не ждал их.
Он шагал рядом со стариком напарником, теперь уж полностью похожий на
него, их безразличие друг к другу было так же огромно, как их безразличие к
самим себе.
Это равнодушие к себе было его последним восстанием.
Быть или не быть - стало безразлично для Джу, мул словно бы решил
гамлетовский вопрос.
Так как он сделался безразлично-покорен к существованию и к
несуществованию, он потерял ощущение времени - день и ночь стерлись в его
сознании, морозное солнце и безлунная тьма стали ему одинаковы.
Когда началось русское наступление, морозы не были особенно сильными.
Джу не овладело безумие во время сокрушающей артиллерийской подготовки. Он
не рвал постромок, не шарахался, когда в облачном небе заполыхало
артиллерийское зарево, и земля стала колебаться, и воздух, разодранный воем
и ревом стали, заполнился огнем, дымом, комьями снега и глины.
Поток бегства не захватил его, он стоял опустив голову и хвост, а мимо
него бежали, падали, вновь вскакивали и бежали, ползли люди, ползли
тракторы, неслись тупорылые грузовики.
Напарник странно закричал голосом, похожим на человеческий, упал, заелозил
ногами, потом затих, и снег вокруг него стал красным.
Кнут лежал на снегу, и ездовой Николло тоже лежал на снегу. Джу больше не
слышал скрипа его сапог, не улавливал запаха табаку, вина, сыромятной кожи.
Мул стоял безразлично-покорный и не ждал свершения судьбы, - новая судьба
и старая судьба были ему одинаково безразличны.
Пришли сумерки. Стало тихо. Мул стоял, опустив голову, свесив плетью
хвост. Он не глядел по сторонам, не прислушивался. В пустынной равнодушной
голове продолжала гудеть давно уж умолкшая артиллерийская стрельба. Редко,
редко переступал он с ноги на ногу и вновь делался неподвижен.
Вокруг лежали тела людей и животных, разбитые, опрокинутые грузовики,
кое-где лениво струился дымок.
А дальше, без начала, без края, была туманная, сумрачная, снежная равнина.
Равнина поглотила всю прошлую жизнь - и зной, и крутизну красных дорог, и
запах кобылок, и шум ручьев. Джу мало уж чем отличался от окружавшей его